Эл Дженнингс - Сквозь тьму с О. Генри

Нас тревожило, что скажет Портер. Какая бы причина ни заставила его примкнуть к нашей компании, мы полностью отдавали себе отчёт, что Билл не из тех, кто нарушает законы.

Причина, по которой мы всё же решили посвятить его в свои планы, заключалась в том, что он был человек гордый. Он остро нуждался в деньгах, и мы это знали. Как знали и то, что его унижало жить в долг.

С момента нашего побега из Гондураса я постоянно подкидывал ему деньжат, и он всякий раз подчёркивал, что берёт их в долг. Поэтому мы не хотели, чтобы Билл чувствовал себя обязанным нам. По нашему разумению, он должен был заслужить свою долю в ранчо.

Предложить ему присоединиться к авантюре с банком представлялось нам единственно возможным выходом. Надо было видеть выражение неподдельного изумления, мелькнувшее на лице Портера! Вам, так же, как и мне, в жизни бы не пришло в голову, что он мог совершить то самое преступление, за которое отсидел почти четыре года в каторжной тюрьме. В нём не было ни безрассудства, ни хладнокровия, столь характерных для недружащих с законом.

Под вечер я пошёл к корралю. Портер сидел там, наслаждаясь миром и покоем. Он был занят тем, что сворачивал самокрутку из кукурузной шелухи.

Впервые за всё время, прошедшее после убийства дона, он выглядел спокойным и умиротворённым. Я сообразил, что к делу надо приступить со всей возможной осторожностью. Тишина и ясность октябрьского вечера не предрасполагала к таким благим деяниям, как налёт и грабёж. Но даже обладай я деликатностью пресвятой девы, у меня было бы очень мало шансов вовлечь Билла Портера в наши махинации.

— Билл, — промолвил я, — мы собираемся купить это ранчо за 15 000 долларов и хотим, чтобы вы тоже имели свою долю в этом предприятии.

Он замер, не докрутив свою папиросу.

— Полковник, — сказал он. — Я бы ничего в жизни так не желал, как поселиться в этом прекрасном месте и жить здесь, ничего не боясь и ни о чём не тревожась… Но у меня в кармане пусто.

— Вот-вот. У нас тоже в карманах ветер свистит. Мы собираемся раздобыть деньги. В N… есть банк, а в его закромах — 15 000 мёртвым грузом. Мы полагаем справедливым пустить эти денежки в оборот.

Из недоделанной самокрутки просыпался табак. Портер бросил быстрый испытующий взгляд на моё лицо, из коего заключил, что я абсолютно серьёзен. Он был не нашего поля ягода, но ни за какие в мире блага Билл не желал бы ранить нашу гордость или даже допустить, чтобы я вообразил, будто он осуждает нас.

— Полковник… — Его большие глаза засверкали. Улыбался он редко, а его смех я слышал вообще только два раза в жизни. — Я бы с удовольствием поддержал ваше начинание. Но скажите, будьте любезны: мне придётся в кого-нибудь стрелять?

— Э-э… да как сказать… Может быть, но скорей всего, что нет.

— Ну что ж, дайте мне револьвер. Если уж я берусь за работу, то предпочитаю выступать в качестве эксперта. Буду практиковаться в стрельбе.

Ни одному бандиту и в голову не придёт просить у другого его сорок пятый. А если ковбой вручает человеку, которому он доверяет, своё оружие — то это самая большая честь, которую он может ему оказать.

Портер и не подозревал об оказанной ему чести. Он обращался с оружием, как будто это был живой скорпион. Я позабыл предупредить его, что убрал со своего револьвера предохранитель — так я мог стрелять быстрее, почти достигая скорости современного автоматического оружия.

Как все дилетанты, Билл положил большой палец на ударник и оттянул его назад, после чего принялся прохаживаться туда-сюда с револьвером в руке. Потом опустил руку, без задней мысли перехватил оружие, сняв большой палец с ударника.

Раздался треск выстрела, и с земли вверх взметнулся маленький пылевой гейзер. Когда дым рассеялся и пыль уселась, в почве красовалась яма размером с бычью голову.

Мой кольт валялся в этой самой яме. Портер, перепуганный, но невредимый, в остолбенении стоял над ней, не сводя глаз со строптивого револьвера.

— Полковник… — Он сконфуженно глянул на меня. — Боюсь, я в вашей финансовой операции стану только помехой.

Мне бы, конечно, хотелось, чтобы Портер присоединился к нам. Хотя его участие и было излишне, но я уже здорово привязался к этому рассудительному, сдержанному, утончённому человеку, поэтому не хотел, чтобы он чувствовал себя зависимым от нашей милости. И очень желал продолжать наслаждаться его компанией — на нашем совместном ранчо.

— Ну ладно, оружие вам вообще ни к чему. Просто стойте на улице и держите лошадей. Это очень ответственное задание, и вы нам сильно поможете.

Он секунду помедлил.

— Не думаю, что даже это у меня получится, — вздохнул он.

Он распрощался с нами в таком подавленном настроении, словно больше не чаял увидеть нас в живых. До самого момента, когда сделка свершилась и купчая на ранчо была у нас в кармане, я и понятия не имел, какие муки пережил Билл Портер в те несколько дней, пока мы с Фрэнком улаживали финансовые дела.

Мы оставили насмерть перепуганного Портера в Отеле Плаза в Сан-Антонио, а сами — Фрэнк, я и наш приятель-владелец ранчо — отправились в N…

План был прост: владелец ранчо отвлекает внимание маршалов, тогда как мы очищаем сейф.

Банк находился на углу городской площади. Хозяин ранчо расположился на скамейке, ожидая от меня сигнала. Я вытащил носовой платок и принялся вытирать лицо. По этому знаку он притворился припадочным и открыл огонь из всех стволов в воздух. Народ на площади бросился врассыпную — в салуны, лавки и дома, а полицейские кинулись утихомиривать сумасшедшего ковбоя.

Мы с Фрэнком под шумок вошли в банк, взяли кассира в оборот и уговорили его выдать нам 15 560 долларов наличными. Нашего «сумасшедшего» приятеля обвинили в непотребном поведении в пьяном виде, арестовали, оштрафовали и отпустили. А мы с Фрэнком, воспользовавшись суматохой, спокойно покинули банк, сохраняя достоинство, словно были респектабельными торговцами с соседней улицы.

Мы отправились прямиком на ранчо, а оттуда, запутывая следы, обратно — в Сан-Антонио. С момента, когда мы распрощались с Портером, прошло два дня. Когда он увидел нас живыми-здоровыми, то этот обычно сдержанный человек кинулся к нам с распростёртыми объятиями и его голос дрожал от нахлынувших на него чувств:

— Поздравляю, полковник! Какое счастье! Я места себе не находил, пока вас не было. — Эти несколько скупых слов выражали больше, чем целая речь у какого-нибудь краснобая. Портер обильно уснащал свои рассказы цветистым жаргоном, но его собственная речь отличалась неизменной чистотой и правильностью.

Все мы понимали, что расставание неизбежно. Раз Билл не был в состоянии пойти вместе с нами на дело, он не сможет и жить на ранчо, приобретённом за деньги, доставшиеся нечестным путём.