Эл Дженнингс - Сквозь тьму с О. Генри

Билли Рейдлер зачеркнул последний день, покачал головой и выдрал листок. Повисла мрачная тишина.

— Теперь любой день будет похож на ночь.

Эготизм, [38] Согласно «Новому словарю русского языка Т. Ф. Ефремовой» эготизм — это «преувеличенное мнение о своей личности, о своих достоинствах и значении; самовлюбленность». Дженнингс, как мы увидим, придаёт этому слову несколько иное значение. то есть осознание своей сверхценности — вот та лестница, с помощью которой человечество выкарабкалось из джунглей. Эготизм безграничен. Он простирается до небес, где выстилает собой дорогу богам и ангелам, чья единственная обязанность и удовольствие — управлять Человеком. Эготизм не останавливается на пороге смерти, он и за могилой натягивает тонкую, словно волос, нить, по которой пролегает путь в Бессмертие. Без эготизма Человек никогда бы не поднялся выше животного уровня.

Есть только одна пропасть, через которую не переброшен мостик эготизма — между Миром и Тюрьмой. Лишённый свободы узник постепенно утрачивает дух и лишается надежды. Он ничего не ждёт, потому что его вера в себя подорвана.

Когда Билл Портер шествовал к выходу из тюрьмы в своих скрипучих туфлях и нахальных жёлтых перчатках, которыми его снабдил Стив Бассел, ни я, ни Билли Рейдлер даже и не мечтали когда-либо вновь услышать звук знакомых шагов. Портер лёгкой походкой ушёл из нашей жизни. Ну что ж, мы были счастливы уже тем, что он одарил нас светом своей солнечной личности, когда жил с нами одной жизнью. Спасибо и на том.

По временам мы вспоминали о нём, и эти разговоры всегда заводил Билли:

«Мне нужен табак особого сорта. Наверно, черкну Биллу, пусть пришлёт».

Или, когда его вновь беспокоило состояние собственной шевелюры:

«Какой я дурак, забыл попросить Билла наделать мне побольше бальзама. Этак я облысею ещё до того, как он пришлёт нам свой адрес. Слушай, Эл, он же вроде бы обещал тебе помочь с твоим рассказом. Ну и как?»

Но проходили недели за неделями, а от Билла не было ни слуху ни духу. Прошло полтора месяца — и из почтового отделения в приёмную начальника прибежал курьер с письмом, помеченным «Питтсбург». Курьер доставил также записку от Рейдлера: «Эл, пошли мне это письмо назад. Моя сенситивная атаксия жаждет узнать, что же там накалякал Билл. Всегда твой даже в смертельной опасности Билли».

Вот первое письмо от Билла Портера (к этому времени он уже взял себе имя О. Генри), которое он послал мне в каторжную тюрьму Огайо. Он не забыл нас и даже сделал кое-что для своих бывших сотоварищей:

«Дорогой Дженнингс. Я намеревался написать вам с Билли чуть ли не каждый день после того, как покинул вас, и всё же приходилось откладывать это дело, потому что я со дня на день собирался отправиться в Вашингтон (выражаюсь совсем как Джексон Каменная Стена, [39] Томас Джонатан Джексон «Каменная Стена», с 1861 также Стоунуолл Джексон (Thomas Jonathan «Stonewall» Jackson) (21 января 1824–10 мая 18 630 генерал Конфедеративных Штатов Америки в годы Гражданской войны. Один из самых талантливых генералов Юга. В сражении при Чанселорсвилле (2 мая 1863) был по ошибке ранен дозором конфедератов, лишился руки и умер через 8 дней от пневмонии. не так ли?). Я неплохо устроился здесь, и всё же собираюсь переехать в течение двух недель.

Я начал работать и вошёл в деловые контакты с издателями, что принесло мне неплохую прибыль — больше, чем любой другой бизнес. Я хотел бы поведать вам, что Питтсбург — это самая захудалая и вонючая дыра на всём белом свете. Люди здесь самые невежественные, плохо воспитанные, подлые, хамоватые, забитые, грубые, грязные, злобные, косноязычные, неприличные, богохульные, гневливые, непросыхающие и ничтожные барбосы, каких я только мог бы себе вообразить. Население Колумбуса — просто образец благородства в сравнении с этим сбродом. Я не задержусь здесь дольше необходимого.

Должен упомянуть, что пишу вам сейчас по особому поводу. Я завязал оживлённую переписку с издателем «Журнала для всех». [40] «Журнал для всех» ( Everybody's Magazine) был журналом для широкой публики (как следует из его названия), выходившим в Нью-Йорке в конце XIX — начале XX вв. В нём печатались рассказы О. Генри. В августе я продал ему пару рассказов и получил заказ на новые. В одном из писем я предложил ему опубликовать статью под названием… ну что-то вроде «Как весело и с выдумкой ограбить поезд» и заверил его, что смогу сподвигнуть самого настоящего эксперта на её написание.

Конечно, я не назвал ни имён, ни мест. Мне показалось, что идея ему чрезвычайно понравилась — он уже дважды справлялся насчёт этой статьи. Единственное, чего он боится, по его выражению — это того, что эксперт не сумеет изложить материал в форме, приличествующей «Журналу для всех», ведь Джон Ванамейкер [41] В те годы — видный политический и религиозный деятель. стоит на неусыпной страже общественной нравственности.

Итак, если вы не против высказаться по теме предлагаемой статьи, то из этого могло бы кое-что получиться, что, к тому же, возможно, послужило бы неплохим началом для ваших дальнейших приработков. Конечно, вы ни в коей мере не обязаны раскрывать своё инкогнито. Издателю нужен лишь (на что я и рассчитывал) взгляд на дело, так сказать, «изнутри».

Я думаю, что лучше всего будет написать статью в обычной разговорной манере, уснастив её живыми описаниями и маленькими вкусными подробностями — словом, так, как рассказывал бы фермер о своём курятнике или скотовод — о ранчо.

Если вы за это возьмётесь, дайте мне знать, и я вышлю вам план статьи, какой она мне представляется, со всеми пунктами, на которые должен быть сделан упор. Я мог бы также пройтись по ней и переработать в соответствии с моим пониманием требований к журнальным публикациям или передать её издателю такой, как есть — в зависимости от вашего желания. Сообщите мне, берётесь ли вы за это, поскольку мне необходимо ответить на письмо издателя.

Как там поживает ПО в КТО? [42] О. Генри шутит: ПО — почтовое отделение, КТО — каторжная тюрьма Огайо. Какая ужасная это работа — писать письмо. Думаю, сейчас мой почерк столь же ужасен, как и ваш.

Только одно письмо Харрису — вот и всё, что я смог нацарапать за всё время, прошедшее с моего освобождения. За все два месяца я ни строчки не послал Луизе. Надеюсь, она [43] Напоминаем, что Луиза — это всё же мужчина. не обижается. Я скоро ей напишу.

Что же касается общественных развлечений, то я бы, пожалуй, отважился на какое-нибудь мелкое нарушение, если бы точно знал, что за него мне дадут дней тридцать в нашей старой доброй тюрьме. Мне до того противно здешнее общество, что я променял бы его на компанию арестантов. Уж лучше сидеть в кутузке и внимать звону вёдер, чем выслушивать бредни этих разбойников самого высокого полёта.