Георгий Метельский - До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове

Полицеймейстер пожал плечами.

— Никак не возьму в толк. Почтовые служащие бастуют. Из Баку нельзя отправить ни одной телеграммы, за исключением как по военным каналам связи. А в Петербурге и Москве уже знают о событиях в Баку.

— Это не делает нам чести, господа, — заметил Джунковский. — Революционеры в некоторых случаях действуют более расторопно, чем мы с вами.

Джунковскому доложили об экстренных, только что намеченных мерах, и он их одобрил.

— Но пожалуйста, господа, больше гибкости в переговорах с забастовщиками. Конечно, это не исключает возможности в особо опасных случаях применить военную силу, но сначала надо испробовать мирные методы борьбы. Гибкость и еще раз гибкость! В Петербурге очень опасаются резонанса, который уже вызывают события Баку.

С начала забастовки, когда отпала необходимость ходить на работу, Фиолетов все время проводил в помещении стачечного комитета. Давно опустилась на Баку хмурая декабрьская ночь, без единой звездочки на небе, давно ушли изрядно надоевшие за день своей демагогической болтовней Лев и Илья Шендриковы, а Фиолетов все еще сидел за столом, положив усталую голову на руки.

Весь день здесь было шумно. Не утихали споры с меньшевиками, приходили и уходили связные из разных районов и докладывали о положении на промыслах. Прибегали мальчишки, расклеивавшие листовки.

Неторопливо открыл дверь Александр Митрофанович Стопани.

За годы работы статистиком при совете съезда нефтепромышленников он научился анализировать разрозненные цифры и факты и делать правильные и подчас весьма нужные выводы. У него была прекрасная память. Он, например, наизусть помнил, сколько и в каком году было пробурено нефтяных скважин и сколько человек при этом потеряло трудоспособность из-за жутких условий труда — десять человек на каждую скважину. Это была убийственная цифра, и бакинские большевики использовали ее в своей борьбе с нефтепромышленниками.

Стопани, понятно, бастовал вместе со всеми служащими совета съезда, но по поручению Бакинского комитета ежедневно заходил то в одну, то в другую контору, чтобы выведать при случае настроение нефтяных тузов.

— Что нового, Александр Митрофанович? — спросил Фиолетов. — Чем порадуешь?

— Кое-что есть, Ванечка. Господин Гукасов вчера попросил меня подсчитать его убытки, — понятно, в виде личного одолжения… Он, видите ли, понимает, что я тоже бастую, — само собой, не из своих убеждений, а исключительно в силу солидарности с товарищами, которые попались на удочку большевиков. Ну, я подсчитал и выдал ему цифру… У меня такое впечатление, Ванечка, что этот долго не вытерпит и пойдет на уступки.

— Твоими бы устами да мед пить, Александр Митрофанович, — сказал Фиолетов. — Только что-то я плохо верю в уступчивость господ капиталистов.

— Нужда заставит, Ванечка… Нужда!

Они сидели до тех пор, пока на востоке не проступила узкая полоска зари, разговаривая все об одном — как выиграть забастовку.

— Ты домой идешь? — наконец спросил Стопани. Фиолетов улыбнулся.

— Да какой там дом… Я и дорогу к нему забыл.

— Значит, не ждет тебя там зазноба.

— Что верно, то верно, Александр Митрофанович, — не ждет…

Этот разговор натолкнул Фиолетова на грустные мысли. Ольга прислала ему всего одно письмишко, в котором жаловалась на судьбу, на то, что все здесь не так, как в Баку, и она скучает без настоящего дела. Он написал ей в тот же день, но ответа не получил и теперь терялся в догадках: что с ней? Впрочем, долго предаваться размышлениям об этом не было времени. Стачка захлестнула его целиком, как захлестывает пловца штормовая каспийская волна.

Днем Фиолетов выступил перед рабочими на промысле Нагиева, где работал Абдула, и, держа в руках только что напечатанную листовку, крикнул в мгновенно выросшую толпу:

— Товарищи! Мы не одиноки! Нас поддерживают рабочие самого крупного в Петербурге завода — Путиловского. Они прислали нам свое пролетарское рабочее приветствие, пожелали нам успеха и собрали деньги, которые уже поступили в фонд бастующих рабочих.

Члены стачечного комитета по нескольку раз в неделю встречались с представителями нефтепромышленников, и те понемногу раз от разу шли на уступки. Сначала мизерные, наименее существенные, доставившие немало удовольствия братьям Шендриковым: от имени совета съезда господин Гукасов согласился заменить в казармах деревянные нары на железные кровати.

— А насчет кипяченой воды? — не унимался Илья Шендриков. — Это пункт шестой наших требований.

— Да будет вам кипяченая вода!.. — Гукасов отмахнулся от Ильи, словно от надоедливой мухи.

Дальше дело пошло хуже. Особенно яростный спор разгорелся вокруг одного из главных требований забастовщиков — о восьмичасовом рабочем дне. Присутствовавший на всех совместных заседаниях генерал Джунковский делал вид, что одинаково беспристрастно относится как к той, так и к другой стороне.

— Как представитель правительства я хочу только одного: чтобы все спорные вопросы между промышленниками и рабочими решались исключительно мирным путем.

— И с этой целью вы затребовали пехотных пластунов и конных казаков. — Фиолетов посмотрел в глаза Джунковскому, и тот, не выдержав, отвел взгляд. — Баку и промысловые районы наводнены войсками.

— По нашим сведениям, их более двух тысяч, — добавил Джапаридзе. — Не считая двух батальонов Кавказской стрелковой бригады и двух сотен Горско-Моздокского казачьего полка.

— О, большевикам, оказывается, известно больше, чем представителю правительства! — воскликнул Джунковский.

— Помилуйте, господин Джунковский, при чем тут большевики? — в тон ему возразил Джапаридзе.

Джунковский покачал головой. Он вспомнил, что не далее как вчера вечером начальник губернского жандармского управления передал ему свежую конфискованную листовку, подписанную «Бакинский комитет РСДРП большевиков» и обращенную как раз к новоприбывшим войскам. «Братья солдаты! — прочитал он в той листовке. — Вас привели сюда, чтобы стрелять в нас, рабочих людей, добивающихся улучшения своей и вашей, солдаты, участи…»

— Как вам это нравится, Ванечка?

Фиолетов и Джапаридзе возвращались с заседания стачечного комитета, и оба мысленно еще были там, еще не остыли от жаркого бесполезного спора.

— Сказать по правде, Алеша, не очень. Даже совсем не нравится.

— Мне тоже.

— Наш стачечный комитет трогательно напоминает персонажей крыловской басни…

— Лебедь, рак да щука? — догадался Джапаридзе.

— Совершенно верно… После сегодняшних разговоров я начинаю опасаться за судьбу стачки.

— От них можно ожидать любой подлости… Меня поражает этот Аракельян. Предложить выйти на демонстрацию, чтобы первыми открыть стрельбу по казакам и полиции, — что может быть абсурднее?