Степан Швец - Под крыльями — ночь

Монотонный рев моторов действует успокаивающе и даже до некоторой степени убаюкивает. Весь экипаж озабочен одним: правильно выйти на цель. Полет более дальний, чем днем. Нам предстоит бомбить крупный железнодорожный узел. Подсветка приборов в кабине мешает следить за тем, что делается снаружи. Но и в этом, первом, и в последующих ночных полетах больше всего я боялся случайного столкновения с другим самолетом.

Мы над целью. Уже видно, как бомбят лидеры. На земле огненные всплески разрывов. И сразу же голубоватые лучи прожекторов начинают зловеще шарить по небу, затем на нашей высоте появляются красноватые вспышки, оставляя после себя черные комки дыма. Это рвутся крупнокалиберные снаряды зенитной артиллерии противника, а чуть ниже всё небо усеяно нитями разноцветных огненных «бус» — по десяти светящихся точек в каждой. Это бьют трассирующими мелкокалиберные зенитки.

Руки крепко сжимают Штурвал — пожалуй, с несколько большей, чем требуется силой. Ещё минута-другая, и в эту пляску смертоносных огней придется вступить и нам.

Фейерверк приближается. На земле беспрерывно всплескивают огни — рвутся бомбы. Но вот ослепительный взрыв затмевает всё, над морем пламени виден огромный шар черного дыма. Наверно, пылают цистерны с горючим. Впереди лучи прожекторов образуют световой конус, на вершине которого завис, как игрушечный, самолетик. Кажется, будто он застыл на месте, — а вокруг разрывы и черные комки.

Вот она какая, ночная война. Всё это я вижу впервые. Я боялся, что ночью ничего не увижу, ничего не пойму, а оказывается — всё наоборот. Несмотря на темноту или, точнее, благодаря ей, всё видно рельефней, выразительней, чем днем, и более зловеще. Зловеще оттого, что знаешь: каждая вспышка зловеще несет верную смерть.

Цель приближается. Мы уже на боевом курсе. Штурман приник к прицелу.

— Чуть вправо. Еще вправо. Так держать.

Всё внимание боевому курсу. А в поле зрения — вспышки. Вокруг нас рвутся снаряды. Вася Максимов спокойным голосом докладывает, где они рвутся. По крыльям скользят лучи прожекторов. Перед самым, казалось, носом они скрестились на впереди идущем самолете. Послышались щелчки сбрасывателя бомб, и тут же лучи прожекторов скрестились на мне. Зажмуриваю глаза, но не сворачиваю с боевого курса. Последний щелчок — пошла последняя бомба.

Резко, со снижением бросаю самолет на крыло, пытаясь выйти из этого пекла. Но лучи прожекторов упорно не хотят выпускать меня, вокруг продолжают рваться снаряды.

Яркие лучи и резкие тени ползут по кабине. Какое-то жуткое чувство появляется в эти мгновения. По рассказам товарищей я знаю, как опасно встретиться взглядом со слепящим лучом прожектора. Опускаюсь глубже в кабину, даю максимальный накал приборов и в полном неведении, что делается за бортом, вслепую выхожу из боя. Нервы напряжены до предела, но страха нет. Да, страха нет — я мельком отмечаю это про себя, отмечаю с известным удовлетворением. Полная отмобилизованность всех органов чувств, четкость движений… Мозг работает с молниеносной быстротой; впечатление такое, что некоторые действия выполняются помимо моего сознания.

Бомбы сброшены. Цель поражена. Задание выполнено. Теперь поскорее убраться отсюда. Ухожу со снижением. Скорость максимальная. Неестественно громко ревут моторы. Наконец, прожекторы нас оставили, кругом слепящая темнота. Опасность, кажется, миновала. Во рту пересохло, першит в горле. Душно. С полминуты летим молча.

— Вася, проверь, все ли сброшены бомбы и нет ли в самолете повреждений.

— Есть проверить! — Максимов осматривает самолет и докладывает: — Бомбы упали все, повреждений не обнаружено.

После такой встряски полет по обратному курсу показался пустяковым делом. Ориентироваться нам помогали светомаяки, радиомаяк, приводная. Мы летели и переговаривались. Все были довольны. А я вообще чувствовал себя счастливым — еще одна проверка боем позади. Теперь главное — прийти на свой аэродром и хорошо посадить самолет. Ведь самое ответственное в ночном полете — это посадка. К тому же командир полка наверняка будет наблюдать, как сядут самолеты после первого ночного полета.

Беспокоился я напрасно. Всё обошлось благополучно, посадка была произведена нормально, никаких замечаний не последовало.

А на следующую ночь меня уже планировали на боевое задание наряду со всеми.

Потом мне очень много пришлось летать ночью, встречаться с различными опасностями, но первый полет глубоко врезался в память. Ведь это был экзамен на аттестат зрелости.

Ночные полеты, как я уже говорил, сложнее дневных, но потери наши значительно уменьшились. Мы теперь каждую ночь летали бомбить скопления войск и техники, железнодорожные узлы в тылу противника, причем условия полетов всё усложнялись. Научились летать в неблагоприятных метеорологических условиях, в облаках, за облаками. Нужно было многому учиться, совершенствоваться в технике пилотирования и самолетовождения, оттачивать мастерство в трудном деле отыскания и поражения целей. И мы учились.

День Советской Армии для меня не только официальный, но, я бы сказал, даже семейный праздник.

С Красной Армией судьба свела меня еще в далеком детстве, когда в 1919 году, во время наступления деникинцев, отец, уходя на фронт, взял меня с собою, чтобы уберечь от мести кулаков. Мне тогда едва исполнилось четырнадцать лет, по к своим обязанностям я относился с серьезностью взрослого. Когда однажды ранило отца, я помог ему выбраться с поля боя и в походных условиях выхаживал его.

Меня часто посылали в расположение белых на разведку: кто обратит внимание на оборванного подростка? Мне доверили пароконный фургон в обозе, и я отлично справлялся с этим поручением. С тех пор Красная Армия стала моей второй семьей, а поскольку здесь различные поощрения, награды и повышения нередко приурочиваются к 23 февраля, этот день обычно приносил в нашу семьею много радости.

Но то было в мирное время. А 24-ю годовщину нашей славной армии мы встретили в условиях ожесточенной борьбы с фашистскими захватчиками, когда высокое звание советского воина подтверждается в бою. Тем дороже был мне этот праздник. Хотелось отметить его так, чтобы в глубоком тылу и моя семья радовалась нашему боевому успеху.

Все мы, боевые экипажи, взяли на себя социалистические обязательства — сбросить побольше бомбового груза на головы фашистов, побольше уничтожить вражеских эшелонов, самолетов и другой техники.

Предполагалось, что враг с приходом весны возобновит наступление на Москву. Он накапливал резервы. Нашей задачей было уничтожать их. О результатах нашей работы партизаны и подпольщики, находившиеся в районах целей, докладывали в Центр.