Борис Орлов - Записки летчика-испытателя

В тот день, 28 апреля 1982 г., мне предстояло перегнать МиГ-25 из "степи" в Жуковский. С утра я слетал по другим заданиям, оформил документы на перелет и решил позвонить Стогову, так как утром увидеться не удалось, а я хотел поздравить его с наступающим Первомаем и со скорым днем рождения — 2-го мая ему должно было исполниться 48 лет.

К телефону никто не подходил. Сидевший в стартовом домике полковник Владимир Кондауров спросил, кому я звоню, и, услышав, что Стогову, как-то странно на меня посмотрел и сказал, что его должны найти. Я ответил — что, мол, его искать, сам придет, — имея в виду, что он где-нибудь в Управлении, и пошел усаживаться в самолет.

Запросил запуск двигателей, но мне вылет запретили и велели приехать на КДП. Несколько удивленный и раздосадованный задержкой, я приехал на командный пункт и узнал, что все полеты прекращены, так как со Стоговым нет радиосвязи, метка его самолета исчезла с экрана РЛС, и идут поиски.

Тут до меня дошел смысл сказанного Кондауровым. Почувствовал, как сжимается сердце, как почему-то стягивается кожа на лице, но не мог поверить, что с Николаем случилась беда. Я ехал обратно к своему самолету забрать летное снаряжение и старался не думать о самом плохом, надеялся, что Коля катапультировался и все с ним будет в порядке.

И надо же — как только я подъехал к стоянке, ко мне подбежал механик и передал, что есть разрешение на вылет, место падения самолета нашли, летчика там вроде нет. Поиски продолжают, но маршрутные полеты выполнять можно. Я взлетел, лечу домой, а душа рвется на части — как там Николай? В Жуковском тоже ничего толком не знали, и только на следующее утро стало известно — летчик остался в кабине…

Что же произошло? Стогов выполнял несложное задание — облет КЗА на МиГ-27. На высоте 6000 м на дозвуковой скорости сделал несколько пологих наборов высоты и таких же снижений и вдруг пошел к земле, не сказав ни слова по рации. Самолет постепенно увеличивал угол пикирования и скорость, но летчик не вмешивался в управление почти до земли. Сохранившиеся записи КЗА показали, что перед самым ударом Николай полностью взял ручку управления на себя, но было уже поздно — через мгновение самолет на скорости около 900 км/час врезался в землю…

Точную причину катастрофы установить не удалось, ясно было только то, что летчик какое-то время не мог управлять самолетом — то ли полностью был без сознания, то ли в какой прострации. Здоровьем Николай обладал исключительным, даже в госпитале, где он проходил комиссию, как-то вывесили лозунг: "Летчики! Берите пример с полковника Стогова, учитесь у него поддерживать свое здоровье!", так что даже при нарушении подачи кислорода на этой высоте он должен был сохранить работоспособность.

Бывает так, что поневоле поверишь в судьбу, в предопределение.

В 1965 г. почти одновременно пришли в ГК НИИ трое молодых летчиков, давно мечтавших стать испытателями. Разные и по внешности, и по характеру — среднего роста, неширокий, но очень ладный, молчаливый и сдержанный Николай Стогов, богатырского сложения, улыбчивый и добродушный Виталий Жуков и чуть уступающий ему в стати, но тоже высокий и крепкий, удивительно компанейский и остроумный, покоритель женских сердец Санька Кузнецов — они как-то очень быстро "зацепились" друг за друга и крепко подружились. Чуть позднее к этой троице хорошо прилепился еще один славный парень — Николай Рухлядко.

Первым погиб Жуков — на малой высоте при выполнении тренировочного воздушного боя на МиГ-23 сорвался в штопор, катапультировался, но не хватило высоты для раскрытия парашюта. Вторым — Кузнецов, ему перебило ноги при катапультировании из потерявшего управляемость МиГ-25. Третьим ушел Рухлядко — не смог покинуть горящий Су-24.

На Стогова сильно подействовала гибель друзей; как-то он промолвил, что теперь и его черед… "Но я обязательно выкручусь, Боря, — говорил он мне, — ни секундочки не буду сидеть в самолете, если случится что-то серьезное". Я ругал его, говорил, что это плохая примета — накликивать беду, но он все чаще, обычно тогда, когда нам доводилось посидеть за столом, возвращался к этой теме. Наверное, было у него предчувствие…

Схоронили Николая на высоком берегу Ахтубы, в мемориале, построенном еще в 70-е годы по проекту волгоградского скульптора Виктора Фетисова. Стоит на обрыве металлическое крыло неведомой птицы, стоят гранитные стелы с именами не вернувшихся из полета, стоит памятник Стогову. Прихожу я к нему, когда бываю в том городке, смотрю на этого высеченного из камня человека, вижу знакомые черты, вспоминаю пережитое. Говорят, время лечит, и, действительно, притупилась боль сердца, вызванная гибелью Николая, но каждый раз, когда я стою перед этим памятником, с прежней остротой чувствую невосполнимость потери…

Это был обычный полет, достаточно рутинный, в нем требовалось летать на малой высоте и пытаться выделить цель среди помех от земли, так как цель летела еще ниже.

Я выполнил полет, подождал Фастовца. летавшего по своему заданию, и мы поехали домой. Только поужинали, как зазвонил телефон. Степан Анастасович Микоян встревожено сказал, что в Жуковском произошло летное происшествие: МиГ-23, на котором летел Комаров, развалился в воздухе, что с летчиком, пока неизвестно. Мы вскочили в машину и помчались на узел связи, где, связавшись с нашим заводом, узнали, что Комаров погиб.

Михаил Комаров, курсант Федотова в Армавирском училище, давно стремился в испытатели, но его долго не отпускали из армии, и только с помощью своего бывшего инструктора ему удалось демобилизоваться. После краткосрочного переучивания в школе летчиков-испытателей на МиГ-21 его направили на авиазавод в Тбилиси. В армии Миша летал на МиГ-19, имел первый класс военного летчика.

Я с ним познакомился в 1963 г. во время его переучивания в ШЛИ и сразу запомнил этого ладного, с толстой нижней губой, очень симпатичного парня, чем-то похожего на молодого Высоцкого. В начале 1965 г. он перебрался в Москву и стал оформляться на фирму, куда его давно хотел взять Федотов. Я тоже числился в кандидатах, вот мы и стали с ним иногда встречаться.

Не скрою, что мне было не безразлично, с кем придется делить обязанности новичка на своей новой работе, но, пообщавшись с Михаилом, я понял, что мне крупно повезло, так как он оказался человеком редкостных душевных качеств.

О Мише рассказывать можно долго — пять лет работы вместе и жизни в одном доме, пять лет общих радостей и огорчений, пять лет дружбы… Хорошо о нем написано в журнале "Вокруг света" в 1971 г. Толковый журналист собрал воспоминания многих людей, работавших с Михаилом, все в этой статье — правда. Необыкновенно скромный, душевный и справедливый, чутко понимающий настроение людей, очень тактичный и в то же время умеющий пошутить и по-доброму посмеяться над незадачливым, Миша был всеобщим любимцем.