Джим Уайт - Джеймс Хэрриот. Биография

Лал не была типичной сварливой тещей из анекдотов. Это была спокойная, доброжелательная дама, с которой мы ни разу не ссорились. Она не доставляла никаких хлопот напротив, оказалась ценным приобретением, поскольку всегда охотно выполняла обязанности няньки, когда Альф с Джоан куда-нибудь уходили. Она также очень помогала Джоан управляться с большим домом — вместе с дочерью занималась готовкой и уборкой.

Несмотря на помощь Лал, содержать дом на Киркгейт в чистоте оказалось тяжелой ношей для Джоан. Альф постоянно переживал, видя, как жена днем и ночью надрывается в этом огромном доме. Она была просто одержима домашней работой и упрямо боролась, стараясь, чтобы все в доме сверкало и было в идеальном порядке. «Ради всего святого, Джоан! Перестань скрести эти каменные полы!» — этот крик мы слышали почти каждый день. Видя, что его мольбы остаются без ответа, Альф понял, что единственный способ остановить саморазрушение жены — это найти другой дом и уехать с Киркгейт. «Домомания» матери станет главной причиной нашего переезда из старого дома в 1953 году.

Все три этажа были в распоряжении семьи. Верхний этаж, где сначала жили Альф и Джоан, почти не использовался. На втором этаже располагались три спальни и ванная, а внизу — гостиная, столовая, кухня и кладовая.

В те дни работы с собаками и кошками было очень мало, и приемных и кабинетов врача попросту не существовало. Клиенты заходили прямо в дом, где их животных осматривали на маленьком деревянном столике.

Просторные и прекрасно оборудованные кабинеты, показанные в сериале и фильмах по книгам Хэрриота, были сильным преувеличением. Настоящий «Скелдейл-хаус» никогда не выглядел столь внушительно, и наши комнаты часто превращались в своего рода приемные и кабинеты. Дом с его длинными извилистыми коридорами и прелестным садом, безусловно, обладал определенным шармом, но, в общем-то, в нем не было ничего особенного. К тому же он был ужасно холодный.

Жизнь современных специалистов по крупным животным остается нелегкой, им приходится сражаться со сложными случаями в мороз и холод, но они, по крайней мере, возвращаются в теплые помещения с центральным отоплением. Молодой Альф Уайт был лишен этой роскоши. Он возвращался на Киркгейт, 23. Мы провели там много счастливых лет, но старый дом никогда не отличался комфортом. Зимние ветра пробирались в каждую щель, сквозняки гуляли по коридорам, выложенным каменными плитами. В детстве я ходил в коротких штанишках и часто мерз. Отец в ответ на мои жалобы обычно советовал: «Бегай, Джимми, бегай!» — и я носился по всему дому, чтобы согреться.

Сейчас зимы в Йоркшире кажутся тропическими по сравнению с суровыми морозами моего детства. Снег шел почти каждый день, и с водосточной трубы свисали огромные сосульки. Окна покрывались ледяной коркой, и в моей памяти сохранились красивые зимние узоры на стеклах, — сегодня в наших теплых домах с центральным отоплением такое нечасто увидишь. Единственными источниками тепла в доме были два камина на первом этаже, топившихся углем, и жутко своенравная печь в кабинете.

Все приходилось делать очень быстро: любое промедление приводило к гипотермии. Зимой по утрам, выбравшись из-под теплого одеяла в промерзшей комнате, отец бежал вниз на кухню, чтобы разжечь камин. Его никогда, даже с натяжкой, нельзя было назвать рукастым человеком, и он был совершенно неспособен выполнять какую-либо работу по дому. Если он пытался повесить картину на стену, она неизменно падала на пол. Когда его просили поменять электрическую вилку, он долго и сосредоточенно с ней возился, потом во все стороны летели искры, и дом погружался во тьму. С тем же успехом он разжигал камин, и когда домашние по утрам спускались на кухню в поисках тепла, их ждало разочарование. Я так и вижу эту картину: из глубины камина вырываются черные клубы дыма, среди них изредка вспыхивают крошечные дрожащие языки пламени и через несколько секунд исчезают так же внезапно, как появились.

То ли дело огонь, разведенный матерью в гостиной. Она могла в считаные минуты разжечь адское пламя, и мы сидели в этом оазисе тепла, а гулявшие по комнате сквозняки теребили шторы на окнах.

Конечно, я никогда не забуду пробирающий до костей холод, царивший на Киркгейт, 23, но те морозные снежные дни навевают мне теплые и ностальгические воспоминания. Все дети любят снег, и я не был исключением. Отец относился к нему немного иначе. Для меня снег означал катание на санках и игру в снежки, ему же снег доставлял неприятности, не позволяя добраться на отдаленные фермы. Сильный снегопад 1947 года, когда с января по апрель снег шел почти каждый день, вынуждая отца по несколько дней сидеть дома, означал для него финансовые потери, которые он не мог себе позволить.

Если дома Альф жил без особого комфорта, то в машине удобств было и того меньше. Быстрые современные автомобили с теплыми уютными салонами имеют мало общего с маленькими машинками, на которых ездил Альф. Зимой долгие поездки на фермы требовали от него неимоверной выносливости. В машине не было обогревателя, и в особенно морозную погоду стекла покрывались снежной коркой, поэтому ему приходилось ехать, высунув голову из окна, чтобы не сбиться с дороги. С практически неработающими у машины тормозами и лысыми как коленка покрышками, эти поездки были не только неудобными, они были просто опасными. К счастью, движение в те дни было гораздо менее интенсивным, чем на современных дорогах.

Я вспоминаю, как мальчиком ездил вместе с отцом и мучительно страдал от холода. Я всегда был довольно шумным ребенком, и в ответ на мои возмущенные вопли он советовал пошевелить пальцами в сапогах или хлопать в ладоши, чтобы разогнать кровь.

Отсутствие подогрева лобового стекла создавало огромные неудобства, но, помню, однажды отец с гордостью продемонстрировал мне свое последнее приобретение. Это был кусок проволоки, прикрепленный к лобовому стеклу двумя присосками. Конец проволоки шел к аккумулятору, и стоило щелкнуть переключателем, как на стекле через некоторое время оттаивал небольшой квадратик.

— Смотри, Джимми! — воскликнул он, всматриваясь сквозь крошечное окошко. — Мне все видно! Разве это не чудесно?

Альфу приходилось мириться не только с дискомфортом своих первых автомобилей, но и с недостатком их мощности. Его старенький «Остин-7» разгонялся максимум до 50–55 миль в час, но при этом страшно гремел и вибрировал. На скорости 50 миль в час Альфу казалось, что он преодолевает звуковой барьер.

Эти маломощные двигатели создавали массу неудобств для тех, кто работал в холмистой местности. Одним из самых тяжелых холмов в практике был Саттон-Бэнк, крутой склон которого представлял серьезную преграду для любого, кому надо было подняться на вершину Хэмблтонских холмов. Современный автомобиль спокойно взлетает наверх на высшей передаче, но в те годы требовалось применить инженерную смекалку, чтобы взобраться по склону. Машинам Альфа было не по силам одолеть Саттон-Бэнк, но вскоре он справился с этой задачей, разработав собственную методику. Маленькие автомобили с задним приводом — как его старенький «Остин-7», — назад ехали на первой передаче, поэтому, добравшись до подножия холма, Альф в три приема разворачивал машину и карабкался в гору задним ходом.