Сергей Поликанов - Разрыв. Записки атомного физика

Наконец настало время писать отчет о наших измерениях. Я начал подготавливать рисунки, но как-то меня позвал к себе Гэ-Эн и шутливо спросил, не надоело ли мне работать с его братом. Вопрос был задан неспроста. Оказывается, Гэ-Эн хотел предложить мне провести некоторые измерения вместе с Кутиковым. Раз нужно, я начну опыты с Кутико-вым, а отчет закончат без меня. Когда он был напечатан, я прочитал его и страшно удивился, не обнаружив себя среди авторов. Что же в таком случае я делал весь год? Это, ежели не считать дипломную работу, был мой первый научный труд, и, работая, я не жалел сил. Есть нужная цифра, но к ней я, оказывается, не имею никакого отношения. Выходит, целый год я гонялся за миражем, за призраком. Зато среди авторов кроме братьев Флеровых, я вижу нового сотрудника сектора, присоединившегося к нам месяца за четыре до окончания работы. Почему такая несправедливость? Я ничего не имею против моего товарища по работе, поскольку он принимал участие в опытах. Но почему единственным письменным свидетельством моего участия в работе является административное взыскание за оплошность, допущенную новым сотрудником сектора.

История, за которую Эн-Эну и мне влепили по выговору, могла обернуться настоящим ЧП, чрезвычайным происшествием с самыми печальными последствиями. Однажды вечером, обсуждая опыт, мы решили с Эн-Эном проверить что-то, не дожидаясь следующего дня. Я пошел в комнату, где в свинцовом контейнере хранилась ампула с радием. Ампулы на обычном месте не было. Что случилось? Мы обеспокоились, быстро пристроили измерительную аппаратуру на столик с колесами и начали его катать по домику. Приборы молчали. Значит, ампулы в домике нет. Расстроенные, мы ушли домой. Утром мы узнали, что наш новый сотрудник положил ампулу на пол в углу комнаты и забыл про нее. Начались расспросы уборщицы.

— Такая маленькая штучка? На веревочке? Я ее в мусорный ящик бросила.

Дело происходило перед Первым Мая, и территорию очищали от мусора. Мы выглянули в окно. Недалеко от нашего домика стоял грузовик, груженый мусором.

— Бегите, остановите его, — обратился ко мне встревоженный Эн-Эн, — а вы, Виктор, бегите за дозиметром.

Нам повезло, ампула оказалась в мусоре. А что было бы, окажись она на одной из московских свалок? пришлось бы нам ворошить тонны гниющего хлама. Выговор на листе бумаги с грифом в правом верхнем углу «Совершенно секретно», возможно, был подколот в папку, хранившуюся в той же самой комнате первого отдела, куда попал и отчет о наших измерениях.

Уходя из домика, где я работал более года, я предчувствовал, что никогда более уже не вернусь сюда. После истории с отчетом никакая сила не заставила бы меня работать с Эн-Эном, хотя я не знал, кому из Флеровых и по какой причине пришла в голову мысль не включать меня в авторы работы. Конечно, в целом у меня оставались хорошие воспоминания о работе с Эн-Эном, учившем меня работать руками. Не знаю, жалел ли Эн-Эн о моем уходе. Он ушел из моей жизни, и с какого-то момента фамилия Флеров однозначно ассоциировалась с Георгием Николаевичем, Гэ-Эном.

Работа с утра до ночи разрывала связи с внешним миром, сжимала его до нескольких комнат, где на столах лежали паяльники, резиновые перчатки, и стучали насосы. Оставалась дорога от дома до лаборатории в плотно набитых пассажирами вагонах метро. Здесь, уцепившись за алюминиевые поручни, можно было с книгой в руке на время отвлечься от раздражающих мыслей, почему я целый месяц не могу очистить уран от каких-то загрязнений или как открыть контейнер с порошком плутония, у которого заклинило крышку. Правда, в это время можно было и пофантазировать о новых опытах, не имеющих никакого отношения к нынешней работе.

Друзья студенческих лет уехали из Москвы, новых я не завел. Иногда в воскресенье я отправлялся навестить друзей детства. Те из них, кто уцелел во время войны, не были учеными. Вернувшись с войны с орденами и ранами, они были теперь простыми рабочими. Встречи с ними обычно сопровождались выпивками, а когда приходили знакомые девчата, мы пели песни и танцевали.

Летний отпуск заставал врасплох, и я удирал из Москвы куда-нибудь на юг, в теплые края, к Черному морю. Как-то, оказавшись в горах, на Кавказе, я вместе с группой туристов вышел в красивую зеленую долину. Вокруг не было видно ни одного дома.

— А вы знаете, где мы сейчас находимся? — спросил один из спутников, хорошо знавший эти места.

— Вы видите конский щавель? Это признак человеческого жилья. Здесь когда-то был аул, о котором Лермонтов писал «Велик, богат аул Джемат, Он никому не платит дани…». Конский щавель — это все, что от него осталось.

Я мало знал о том, как с Кавказа в Сибирь эшелонами отправляли горцев, понадеявшихся, что война избавит их от советской власти. Аул Джемат, или его звали уже иначе, сравняли с землей. Однако психология завоевателя пустила свои ростки и во мне, и я не подумал, как ужасно должны были выглядеть склоны прекрасных гор, когда солдаты НКВД пинками гнали к грузовикам плачущих детей и женщин.

За Клухорским перевалом по дороге к Сухуми к нам присоединилась группа альпинистов, а также милиционер с винтовкой, на лошади. Слева над дорогой нависали скалы, справа был обрыв. Временами дорога круто уходила вниз, в лощины, заваленные снегом. На одном из таких «снежников» шедшая первой девушка-альпинистка вскрикнула, раздался выстрел, сопровождавший группу проводник из кавказцев, стянув с себя яркую майку, вытащил пистолет и вместе с милиционером открыл стрельбу. В ответ несколько раз выстрелили, и все смолкло. Оказалось, что, выйдя на «снежник», девушка увидела мужчину с винтовкой, испугалась, закричала и, сев на снег, заскользила на незнакомца. Тот, видимо, от неожиданности выстрелил. Проводник сказал, что скорее всего это был кто-то из карачаевцев, бежавших из Сибири.

Эксперимент, начатый вместе с заместителем Флерова Кутиковым, длился недолго. Его трудно было бы назвать красивым и элегантным, и было ясно, что его результаты никогда не войдут в учебники. Как уже стало для меня привычным, мы работали с плутонием. Вопрос, который стоял перед нами, был прост. Можно ли найти условия, когда сгорание плутония в атомном реакторе будет сопровождаться накоплением нового горючего? Но это было не все. Ежели нам повезет, то не исключено, что откроется путь к атомной бомбе с небольшим количеством вещества, необходимого для осуществления взрыва. Ответ мы пытались получить как можно скорее и наиболее простыми средствами. Со стороны, для человека несведущего, подготовка к опытам вряд ли напоминала научную работу. В подвале мы плавили парафин и смешивали его с черным порошком карбида бора, обычно используемого, как абразивный материал. Этой смесью мы заполняли жестяные сосуды различной формы.