Федор Раззаков - Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы

Воистину гениальные люди никогда не бывают понимаемы своими ближайшими родственниками!

Нежелание Высоцкого вступать в полемику с западными журналистами было продиктовано прежде всего тем, что он не хотел осложнять свои и без того сложные отношения с официальными советскими властями. Перспектива стать невозвращенцем Высоцкого не прельщала. Хотя, с другой стороны, в том же Нью-Йорке Высоцкий жил в доме не кого-нибудь, а самого Михаила Барышникова. Перед поездкой в Америку бдительные чекисты вызвали Высоцкого к себе и спросили: «Если вдруг вы встретитесь там с Барышниковым, то как будете себя вести?» «Так же, как в Ленинграде, он же мой друг», — ответил Высоцкий.

Год назад Владимир Высоцкий посвятил своему другу Михаилу Барышникову песню «Гранд-опера лишилась гранда».

Старавшийся на людях казаться бодрым и здоровым, наедине с собой Высоцкий по-прежнему терзался своим многолетним недугом. Даже в Америке он не мог долго находиться без привычного допинга. Встретившийся с ним у Михаила Барышникова Павел Леонидов вспоминал те январские дни:

«— Ты хочешь? — Володя идет куда-то в глубь квартиры.

— Я — не хочу, больше никогда не захочу, — говорю я, смотрю ему в спину и думаю, что часа через два-три он будет готов.

Слышу, как в коридорчике перед кухней открывается дверь холодильника, слышу позвякивание горлышка бутылки о стакан — руки трясутся, и бульканье жадное…

Володя сидит с закрытыми глазами и вслушивается в происходящее с ним.

— Тоска какая! — Он это простонал тихо-тихо. — Такая тоска, и от питья тоска, и от непитья тоска, зажигаюсь, только когда ночью нападу на новую песню. Даже петь становится неинтересно. Я Марину люблю… и не люблю, но не в том смысле, что не люблю, как это обычно бывает, а моя любовь к ней больше не спасает ни от чего, а раньше — спасала.

Сейчас — не за что ухватиться. Сыновья, и они не могут ничего изменить, знаешь, какая-то подвешенность на чем-то гнилом, на чем-то, что в любую секунду может оборваться, и ты грохнешься… Всмятку».

Гастроли Владимира Высоцкого по Америке завершились раньше положенного срока: 28 января услужливый работник советского посольства сообщил Высоцкому о том, что его гастроли в США закончены и обратный билет на родину ему уже куплен. Отменив шесть запланированных концертов, Высоцкий сел в самолет и улетел в Москву, заработав на 14 концертах 38 тысяч долларов. Правда, все эти деньги он отдал Марине Влади, в те же дни проходившей лечение в США.

Пока Владимир Высоцкий колесил по дорогам Америки и Канады, на его родине вокруг его имени сгущались тучи. В Театре на Таганке близилась дата премьеры спектакля «Преступление и наказание». Свидетель тех событий В. Смехов вспоминает: «В январе 1979 года, когда Володя продлил свое пребывание в США с концертами, а на Таганке без него «Преступление и наказание» уже шел на выпуск, меня вызвал Любимов. Разговор был тяжелый:

— Я прошу тебя, Вениамин, сегодня же возьми роль Свидригайлова и давай активно в нее входи…

— Как это? Володя приедет и…

— Не надо мне про Володю! Надоели его штучки и заграничные вояжи! Бери роль и работай!

…Я еле отговорился: сказал, что смогу глядеть в текст роли только тогда, когда смогу глядеть ему, Высоцкому, в глаза. При нем — это одно дело, а за его спиной — другое. На это было резко отвечено: мол, он же просил у меня твоего Воланда! На это я: да, но я плохо репетировал, и это было вначале, и вообще все об этом знали… Хотя, конечно, Юрий Петрович, если как человек я против, то как солдат я готов подчиниться приказу командира… Хитрость удалась, ибо покушаться на чужую свободу, видимо, не было в правилах создателя Таганки…»

В те же дни, когда Любимов готовил замену Высоцкого в спектакле по роману Ф. Достоевского, должна была решаться и судьба литературного альманаха «Метрополь», на страницах которого были представлены и поэтические произведения Владимира Высоцкого. 17 января Василий Аксенов и Виктор Ерофеев принесли копию сборника для обсуждения в Московскую писательскую организацию. Но не надо было быть большим знатоком нравов, что царили тогда в обществе, чтобы заранее предсказать реакцию высоких литературных начальников на инициативу нескольких литераторов издать собственными силами неподцензурный сборник. Естественным ответом на эту инициативу был категорический отказ.

Тогда, 25 января (в день рождения Владимира Высоцкого), Карл Профер в интервью радиостанции «Голос Америки» заявил, что оригинал сборника находится в его руках и принят к изданию в издательстве «Ардис Пресс». Это был откровенный вызов властям со стороны составителей сборника, и остаться без должного ответа эта акция никак не могла.

Руководитель московских писателей Феликс Кузнецов разродился статьей под названием «Конфуз с «Метрополем». Литые строки этой статьи должны были навсегда припечатать к позорному столбу литературных отщепенцев из «Метрополя».

«Так называемый альманах, в действительности сборник тенденциозно подобранных материалов и прежде всего — предисловие к нему.

Здесь нет и отзвука заботы о советской литературе, зато много неправды о ней.

Предисловие это, как подчеркнуто в нем, адресовано людям, не вполне знакомым с некоторыми особенностями нашей литературной «жизни». А особенности эти охарактеризованы так: «хроническая хвороба, которую можно определить как «боязнь литературы», «муторная инерция, которая вызывает состояние застойного, тихого перепуга», и как следствие — чуть ли не подпольное существование некоего «бездомного пласта литературы», «целого заповедного пласта отечественной словесности, обреченного на многолетние скитания и бездомность», который, как оказывается, и представляет указанный альманах…

Натуралистический взгляд на жизнь как на нечто низкое, отвратительное, беспощадно уродующее человеческую душу, взгляд через замочную скважину или отверстие ватерклозета сегодня, как известно, далеко не нов. Он широко прокламируется в современной «западной» литературе. При таком взгляде жизнь в литературе предстает соответствующей избранному углу зрения, облюбованной точке наблюдения. Именно такой, предельно жесткой, примитизированной, почти животной, лишенной всякой одухотворенности, каких бы то ни было нравственных начал, и предстает жизнь со страниц альманаха, — возьмем ли мы стилизованные под «блатной» фольклор песни В. Высоцкого, или стихотворные сочинения Е. Рейна, или безграмотные вирши Ю. Алешковского, исключенного из Союза писателей и уже выехавшего в Израиль».