Федор Раззаков - Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы

На этот раз осознание Высоцким своего возможного внезапного конца предопределило исход дела, и он пришел на телевидение. Глядя теперь на кадры этой съемки, трудно вообразить себе, что В. Высоцкий снимался буквально на грани возможного. Его здоровье к этому моменту было окончательно подорвано, по сути на экране перед нами выступает абсолютно больной человек.

Через три дня после этой съемки, 25 января, в свой день рождения В. Высоцкий делает очередной отчаянный шаг хоть как-то заглушить в себе болезнь. Вместе с врачом Анатолием Федотовым он закрывается на несколько дней у себя на квартире. А. Федотов рассказывает: «В январе 1980 года мы с Высоцким закрылись на неделю в квартире на Малой Грузинской. Я поставил капельницу — абстинентный синдром мы сняли. Но от алкоголя и наркотиков развивается физиологическая и психологическая зависимость. Физиологическую мы могли снять, а вот психологическую… Это сейчас есть более эффективные препараты. Да, сила воли у него была, но ее не всегда хватало».

Об этом же слова В. Янкловича: «Высоцкий запирается вместе с врачом. Врач пытается что-то сделать. День, два… На третий день — срыв. Ничего не помогает — так делать нельзя. Даже врачи уже не верили в успех». Вскоре после этого лечения В. Высоцкий улетает к жене во Францию, а с 20 февраля продолжает свои гастрольные выступления в Союзе. Правда, его здоровья уже не хватает на дальние переезды, и он выступает в черте города Москвы и Московской области. С 20 по 29 февраля он дал пять концертов в городе Долгопрудном и столько же в Москве.

Здоровье Высоцкого вызывает серьезную тревогу у его друзей. В конце марта В. Янклович и В. Абдулов, в обход Высоцкого, попадают на прием к врачу и описывают ему состояние здоровья своего друга. Врач констатирует неизбежное: «Если Высоцкий проживет еще месяца два — это будет хорошо».

Высоцкому делают гемосорбцию — очистку крови. Об этом вспоминает В. Янклович: «В Москве ему впервые в Союзе делают гемосорбцию. Это было весной 1980 года. В Институте Склифосовского работал Леонид Сульповар, который помогал Володе лет десять. Сульповар договорился с профессором, который занимался этим. Профессор попросил Володю обо всем рассказать откровенно, иначе не имеет смысла пробовать… Володя рассказал все: когда, сколько и как… Когда он может бороться, а когда нет… Решили попробовать. Володя остался в больнице — гемосорбцию сделали…»

Свидетель тех событий врач А. Федотов продолжает рассказ: «Кровь несколько раз «прогнали» через активированный уголь». Это мучительная операция, но он пошел на это. Но гемосорбция не улучшила, а ухудшила его состояние. Мы зашли к нему в больницу на следующий день. Он был весь синий.

— Немедленно увезите меня отсюда!»

Не надеясь уже ни на что и устав от поражений в этой долгой и изнурительной борьбе, Высоцкий продолжает убивать себя алкоголем. Жившая у него на квартире американка Барбара Немчик (она училась в аспирантуре МГУ) вспоминает: «В багаже у меня был запас вин, — я собирала подарки в Польшу, там у меня живут родственники… В валютных магазинах покупала самые разные напитки. Володя и Валера Янклович хорошо помнили, что у меня это есть, этот ящик с бутылками. А я уехала на неделю в Среднюю Азию… И когда меня не было, Володя вспомнил про эти бутылки.

Они взяли этот ящик и выпили все! Я страшно разозлилась, я же специально собирала эти подарки!

— Ну и что, мы тебе такие же купим… Но как ты можешь эту гадость пить? Мы так мучались!

А они мешали розовое португальское вино с испанским ликером — делали себе такие коктейли! Портили все и — пили!»

В те дни закончился ремонт на новой даче Высоцкого и Влади под Москвой. Строительство длилось с лета прошлого года, и вот все готово. Влади пишет: «…но из-за твоего тяжелого состояния мы проводим лишь двое суток на даче, о которой столько мечтали. Все эти усилия, все потраченные деньги, все эти вещи никогда нам не послужат. Две короткие ночи, несколько часов уединенной работы, множество планов и надежд — и все обрывается».

К этому времени прошлогоднее «ижевское дело» вступает в свою завершающую стадию. Окончательно назначена дата суда, и судебные власти требуют присутствия на нем Высоцкого. Тот в ответ телеграфирует в Ижевск, что сделать этого не может, но подтверждает все свои предыдущие показания по этому делу. Вскоре суд заканчивает свою работу и выносит администратору Таганки Валерию Янкловичу частное определение, а Владимира Высоцкого обязывает выплатить две с половиной тысячи рублей, будто бы незаконно полученных им за «левые» концерты.

В апреле 1980 года Владимир Высоцкий дает 13 концертов в Москве, Ленинграде и Троицке. Дни концертов распределяются весьма неровно: 7, 13, 16, 17, 18, 28 (два концерта), 29 апреля. Этот месяц станет самым насыщенным с точки зрения концертной деятельности Высоцкого в 1980 году. 12 апреля 1980 года скоропостижно умирает один из легендарных представителей подпольного песенного творчества Аркадий Северный (Звездин). Ему было всего 41 год.

Отношение Высоцкого к Северному было сложным. В свое время Северный, помимо песен блатного одесского цикла, включал в свой репертуар и песни Высоцкого, что крайне раздражало последнего. Он не хотел, чтобы его творчество у людей ассоциировалось с пьяным бытовым фольклором, от которого он сам отошел еще в конце 60-х годов. Внуков об этом писал: «Высоцкий был не прав, упрекая Северного. Очевидцы утверждают, что он очень любил Высоцкого, потому и пел его песни и никогда не приписывал их себе, так же как никогда не приписывал свои песни — Высоцкому. Вообще в их судьбе много общего: оба пришлись не ко времени, оба много вынесли от властей предержащих. Они и умерли в один год, с разницей в три месяца: один — в Ленинграде, другой — в Москве».

В те весенние дни 80-го Высоцкий намеревался отправиться в Америку с концертами и для деловых встреч с русской эмиграцией. Ему так хотелось связать этих людей с оторванной от них родиной. В те дни даже была оформлена американская виза для его отъезда.

Здоровье Высоцкого не дает ему повода для оптимизма. Понимая это, он решается на откровенный разговор с Мариной Влади. Происходит он в Венеции, и, вспоминая о нем, Влади пишет: «Этой ночью было сказано все, и наконец между нами нет больше тайны…

Очевидно, после очередного срыва ты по преступному совету одного приятеля впервые вкалываешь себе морфий… Теперь я знаю все. Ты осмелился произнести запретные слова.

Я наслаждаюсь этими минутами с болезненным ликованием, как мог бы наслаждаться последними минутами жизни смертельно раненный человек. Мы снова вернулись к началу нашей любви. Мы больше не прячемся друг от друга, нам нечего друг от друга скрывать. Для нас с тобой это — последний глоток воздуха…