Лев Андреев - Янгель: Уроки и наследие

— Бывало, ругает на чем свет стоит, стирает в порошок, а на душе радостно — за дело ругает, заряд дает, на путь наставляет. Ну и уж не без того, что речь изрядно сдобрена крепким русским "рассолом", без которого — какой выговор. Такую устроит головомойку, чувствуешь, аж пот выступает, пар идет. Но в конце, когда вдруг так просто, по-отечески, доверительно скажет:

— Стыдно тебе должно быть, стыдно! — вот тут-то внушение, выговор, как угодно его назови, достигали своей цели безошибочно. В этот момент действительно становилось бесконечно стыдно, готов, кажется, провалиться сквозь землю. И даешь себе твердое слово, что еще не скоро заслужишь во второй раз такую оценку…

— Насчет крепкого русского…, - продолжает автор этих наблюдений, — разговор особый. Тут, несмотря на всю пикантность темы, как говорится, что было, то было, "из песни слова не выкинешь". Конечно, словарный запас, а также набор выражений и приемов для приведения в чувство провинившегося был необычайно широк и владел он им в совершенстве. В возбужденном разговоре, когда проходила "прочистка мозгов", Михаил Кузьмич не был исключением среди других, и часто и очень искусно апеллировал и к "чертовой матери", и "к чертовой бабушке", и еще значительно дальше. Как истинно русский человек, он знал цену крепкому русскому слову и умело пользовался им, когда это было оправдано ситуацией. И никогда эти разносы не опускались до того уровня, который у французов именуется как "mauvaiston" (дурной тон, невоспитанность). Наивысшую же оценку неудовлетворенности работой определял на свой манер. Простое слово "стыдно" по своему воздействию было значимее любых наказаний и ругательств…

А вот еще одно любопытное свидетельство эффективности "проработок" Главного воспроизводит ведущий инженер А.А. Полысаев:

"Были и благодарности в личном деле, было и "Работой твоей доволен", были и выговоры, солидные, такие, что слезы из глаз лились, были и попроще: "Увеличивай обороты!" Но самой большой радостью для меня был момент, когда с трибуны торжественного заседания Михаил Кузьмич сказал в своем докладе обо мне (как и о многих других) теплые слова. Попадало устно от Михаила Кузьмича довольно часто, но никогда я не чувствовал себя униженным, никогда он не кричал, а всегда четко и спокойно выговаривал. Мне кажется, что эти выговоры он тут же забывал, так как не раз бывало, что через час — полтора Михаил Кузьмич вызывал снова и ставил новые задачи. Несмотря на его удивительнейшую память, я все же верю, что он об этих выговорах забывал. Если же взгревал, то каждый получал удовольствие, и прежде всего потому, что после этого знал, чем и как нужно заниматься".

При сравнении этих оценок, данных в разное время и по разным поводам двумя совершенно непохожими друг на друга ведущими специалистами конструкторского бюро, невольно создается впечатление, что произнесены они как бы одним человеком. Настолько велика была сила психологического и эмоционального воздействия Главного.

Сложен и тернист путь создания новой ракеты. И это закономерно. Конструктор, вступая в единоборство с природой, пытается проникнуть в ее тайны, а природа очень неохотно раскрывает свои секреты, порой жестоко мстя за проявленную человеком дерзость. Однако в процессе проектирования встречаются досадные промахи, а иногда и очевидные ошибки и просчеты. Как правило, это происходит тогда, когда не учитывается взаимодействие всех сопутствующих взаимозависимых факторов. И ставка такой ошибки или конструкторского просчета бывает порой неизмеримо большой.

Именно такая ситуация сложилась в процессе летных испытаний ракеты Р-36. При пуске третьего изделия в декабре 1963 г. возникла аварийная ситуация. После запуска рулевого двигателя из-за неудачной конструкции контакта подъема произошло, используя жаргон испытателей, его подрабатывание, то есть попросту не прошла команда на запуск маршевого двигателя. Ракета, простояв на пусковом столе 35 секунд при работающем в режиме полета рулевом двигателе, взорвалась.

Как показал последующий анализ, причина несрабатывания контакта подъема была связана с его конструктивным несовершенством, и все допущенные при проектировании просчеты именно на этой ракете сложились по принципу слоеного пирога: высота штырька оказалась недостаточной, неудачно было выбрано место его установки, не учтены возникающие за счет упругости материала неизбежные деформации шпангоута, на котором крепился контакт, плохо было решено его крепление на пусковом столе и, наконец, отсутствовала блокировка команды запуска. Только из простого перечисления наглядно видно, сколь "многослойным" оказался "пирог ошибок".

Описываемая авария показательна с психологической точки зрения. Как отмечали впоследствии многие ее свидетели, когда по традиции при тридцатиминутной готовности осматривали ракету, то неудачная конструкция не осталась незамеченной. Более того, как выразился один из представителей стартовой команды, она притягивала, как магнит. И тем не менее это только насторожило и не более. Магическое воздействие возымели два предыдущих пуска, при которых все было "нормально". Недостатки проявились одновременно только на третьем пуске. Главный при несостоявшемся старте находился в непосредственной близости от ракеты. Здесь же были и все те, кто имел прямое отношение к аварии. Поскольку "диагноз недуга" и "способы лечения" представляли не большую загадку, чем секрет полишинеля, то М.К. Янгель принимает без промедления решение: всем вылететь домой для устранения недостатков.

В условиях сложившейся жесткой конкуренции с В.Н. Челомеем по этой ракете необходимо было быстро подготовить на заводе следующую машину, которая должна "реабилитировать" новую ракету. Распорядок работы в режиме аварийной ситуации предельно прост: ночь на перелет с полигона домой, а утром уже на работе в ожидании предстоящего разбора. Когда по вызову Главного все причастные к аварии собрались в его кабинете, последовал единственный жестко и в то же время дипломатично поставленный вопрос:

— Так кто же из вас виноват?

Непосредственные виновники аварийной ситуации решили разделить уготованную участь поровну и начали говорить, что все причастны понемногу. То, что последовало вслед за этими объяснениями, запомнилось присутствующим на всю жизнь. Вот как вспоминает об этом один из участников той эпопеи доктор технических наук И.М. Игдалов:

"Михаил Кузьмич не изменил себе. Он, как всегда, внимательно и терпеливо выслушал всех, а затем, после непродолжительной многозначительной паузы так неповторимо проникновенно произнес:

— Как вам не стыдно!

И все. Но этот приговор для всех нас был страшнее любого взыскания и наказания. Он задел за самое живое, дошел до сердца".