Лев Андреев - Янгель: Уроки и наследие

Итак, возвратимся к прибывшим в Днепропетровск в командировку военным. Понятно, что данные, которые они должны были согласовывать, содержались в документах, на которых стоял самый высокий гриф "совершенно секретно, особой важности" и хранились в специальных сейфах. Пересылались такие документы по специальной фельдъегерской связи. Но поскольку этот процесс достаточно длительный, а по прибытии из командировки предстояло принимать оперативное решение, то офицер решил записать некоторые данные на небольшом листке бумаги, который, естественно, и спрятал в свой карман. Все, кому приходилось работать в то время с секретными документами, прекрасно понимают, насколько серьезное нарушение допустил командированный. К этому следует только добавить, что подобные нарушения делали многие, ведь в работе, особенно в командировке, такие данные надо иметь под рукой в любое мгновение.

После согласования с Михаилом Кузьмичом поднятых вопросов гостеприимные хозяева отправили офицеров на автомобиле в гостиницу. Но по дороге, изрядно проголодавшись, командированные решили заехать в ресторан поужинать. Машину, естественно, отпустили. Закончив трапезу и выйдя на улицу, остановили проезжавшую мимо "Волгу" и попросили довезти их до гостиницы. Водитель согласился, офицеры сели в машину и не придали особого значения, что на заднем сиденье уже разместился какой-то пассажир. И в этом в общем-то не было ничего особенного. Между прочим в пути, находясь в хорошем настроении, в связи с успешно проведенным согласованием, они перебросились несколькими фразами служебного характера.

Город приехавшие знали не очень хорошо и забеспокоились только тогда, когда оказались во внутреннем дворе какого-то солидного учреждения. Как выяснилось, это было областное управление Комитета государственной безопасности (КГБ) города Днепропетровска.

Что заставило водителя изменить маршрут следования? Возможно, сидевший на заднем сиденье мужчина профессионально (а это, несомненно, был работник КГБ) понял, что слова, которыми обменялись попутчики, содержат отнюдь не бытовую информацию, или он случайно почувствовал в кармане плаща пассажира, сидевшего рядом, контуры пистолета. В результате офицерам предложили, а уже было близко к полуночи, пройти к дежурному. В этом происшествии для командированных, в общем-то, не было ничего особенного, кроме того злополучного маленького листка с секретными цифрами. Поэтому, когда их вели по коридору, обладатель записки, вспомнив приемы конспираторов, известные по кинофильмам из далекого детства, незаметно, как ему казалось, достал листок и сунул в рот. Но бдительный сопровождающий был начеку и потребовал отдать эту подозрительную бумажку, которая вместе с пистолетом и была положена на стол дежурному по управлению Комитета Госбезопасности.

Офицеров отпустили, напомнив, что оружие нужно сдавать в комендатуру, но бумагу, содержание которой не предвещало ничего хорошего, оставили, пообещав утром разобраться. Поэтому с началом рабочего дня неудачники были уже в кабинете Главного и с волнением изложили суть вчерашней эпопеи. Михаил Кузьмич успокоил визитеров, твердо пообещав уладить дело, и незамедлительно поехал в КГБ. Злополучный компрометирующий материал с соответствующим рапортом дежурного уже находился на столе у руководителя Управления. Главный зашел в кабинет и после так свойственных ему обычных зачаровывающих приветствий, взял листок в руки, какое-то мгновение изучая его, а потом подошел к окну и решительно произнес:

— В нем нет ничего особенного.

Сделав столь важное заключение, он достал зажигалку. Через несколько секунд "обличительный документ" превратился в жалкую кучку пепла, лежавшую на подоконнике.

Что правда в описанной истории, а что дополнило благодарное воображение участников этого эпизода, по сути, даже и не важно. Важно другое.

Три абсолютно непохожие по значимости и последствиям для их участников ситуации и абсолютно идентичная реакция Главного. В них задействованы совершенно разные люди: простые исполнители, руководители среднего уровня, Главные конструкторы и военные; сослуживцы, смежники и заказчики. Но это никак не сказывается на линии поведения Главного. Она остается последовательно неизменной: защитить человека, над которым нависла угроза расправы.

Однако в каждой из описанных историй Михаил Кузьмич использует совершенно разные приемы и способы для достижения цели, демонстрируя незаурядное мастерство находить решение в нестандартных ситуациях, умение владеть разнообразными способами защиты.

Для не посвященных в тайны конструкторских взаимоотношений следует заметить, что при выяснении причин аварии "разборка" обычно происходит на двух уровнях: вначале Главные выясняют в создавшейся ситуации отношения между собой, а затем уже "выпавший в осадок" руководитель вершит суд в своей вотчине. Причем сам, в зависимости от обстоятельств и собственного "умения", может отделаться и просто неприятными минутами, а оставшись в стороне, переложить всю тяжесть вины на подчиненных.

Взять единолично на себя всю ответственность за аварию Р-16 в сложившейся ситуации, это значило отвлечь внимание, вывести всех причастных из-под удара, направив его на себя. Ведь катастрофа оплачена уже жестокой ценой.

В ситуации с министром С.А. Афанасьевым, когда Михаил Кузьмич категорически отказывался назвать фамилию виновника — это разговор, в котором Главный продемонстрировал своему руководству, что в данном конкретном вопросе по уровню профессиональной компетенции министр не имеет права вершить суд. Только Главному определять, что явилось причиной аварии и ее истоки.

История, с почти детективным сюжетом сжигания бумаги, в которой Главный предстает как человек, готовый прийти на помощь в самых сложных ситуациях, не считаясь со временем и рискуя вызвать на себя огонь органов госбезопасности, действуя смело и решительно, интересна с той точки зрения, что озвучивание ее произошло не в стенах конструкторского бюро, а в инстанции, занимающей особое положение — даже не смежника и не просителя работы, а работодателя, именовавшегося официально Заказчиком, то есть Министерства обороны. Это может служить лишь ярким подтверждением того особого ореола человечности, отзывчивости, доброты и доступности в общении, который сопровождал деятельность Михаила Кузьмича Янгеля на всех уровнях и во всех смежных организациях.

Показательно, что старожилы конструкторского бюро не припомнят, чтобы от лица М.К. Янгеля кто-то получал официальный выговор в приказе по предприятию за неумышленную ошибку или оплошность. А такая раздача наказаний была одним из действенных рычагов в те годы для "стимулирования" деятельности подчиненных. Хотя совершенно понятно, что выговор — не лучший способ воспитания и ускорения прогресса техники. Впрочем, какое это правило, если в нем нет исключений. И М.К. Янгель не опроверг этой истины. Бытует любопытный эпизод из практики летных испытаний, вошедший в историю испытаний как "сногсшибательный номер", якобы происшедший при очередном пуске ракеты Р-36. Буквально за считанные минуты до нажатия на кнопку "Пуск" Михаилу Кузьмичу неожиданно доложили, что около ракеты почти у самого сопла двигателя лежит на земле человек: голову положил на ладони и крепко спит. А по тому, что на лице застыла улыбка, сны очевидно видел хорошие. После проведения операции по эвакуации незадачливого любителя отдохнуть незамедлительно последовал категорический приказ Главного: