Анатолий Добрынин - Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

Все это противоречило и недавнему соглашению с СССР о предотвращении ядерной войны. Именно так была воспринята советскими политическими и военными кругами новая доктрина, хотя министр обороны Шлесинджер и утверждал, что это перенацеливание не ставит целью получение возможности „первого удара".

Само обсуждение проблемы „стратегического ядерного обмена" было затеяно Пентагоном в то время, когда начались переговоры по ОСВ-2 и подготовка к третьей встрече на высшем уровне в Москве. Все это могло быть расценено нами лишь как стремление „охладить" разрядку и показать, что США не торопятся идти на дальнейшее ограничение ядерных вооружений и улучшение советско-американских отношений.

Фактически Пентагон и связанные с ним круги, особенно сенатор Джексон, блокировали возможность новой договоренности при очередной встрече в верхах. Как признал Никсон в своих мемуарах, проект Пентагона, представленный ему министром Шлесинджером накануне его визита в Москву в июне месяце, „сводился к бескомпромиссной жесткой линии против любого соглашения об ОСВ, которое не обеспечивало бы подавляющего американского превосходства. Это советская сторона отвергла бы с порога".

Это не мешало Никсону, однако, поддерживать программу модернизации ядерных сил США.

В середине января я пригласил вице-президента Форда на ужин в посольство. В ходе беседы он признал, что положение Никсона весьма сложное. Намекая на возможность вынужденного ухода Никсона раньше срока из Белого дома, Форд заметил, что „если судьбой ему уготовано место президента", то госсекретарем у него будет Киссинджер. В целом было видно, что Киссинджер будет пользоваться при нем еще большим влиянием, чем даже при Никсоне.

Этот намек на возможность ухода Никсона привлек мое внимание, поскольку, ближайшее окружение президента, включая Киссинджера, в течение всего 1973 года упорно повторяло вслед за самим Никсоном, что он не уйдет со своего поста из-за „уотергейта". Значит, в последнее время появились новые тревожные элементы, поскольку о вероятности такого поворота событий я услышал уже и от Киссинджера.

Когда мы встретились в конце января, он признал, что положение очень серьезное. Киссинджер впервые не исключил возможность отставки президента и появления — еще к концу текущего года — в Белом доме нового главы государства — Форда. Он сказал, что с точки зрения внешней политики не предвидит серьезных изменений в курсе правительства США, особенно в отношении СССР. Госсекретарь убедился в этом после нескольких личных бесед с Фордом. Последний доверительно сказал ему, что хотел бы, чтобы Киссинджер продолжал бы в этом случае занимать пост госсекретаря.

31 января Никсон направил конгрессу США традиционное послание „О положении страны". Он, в частности, указал на благоприятные изменения международной обстановки за последние годы. „Мы будем развивать отношения с Советским Союзом, — заявил он, — в атмосфере разрядки напряженности, атмосфере, сложившейся два года назад в Москве и закрепленной визитом Генерального секретаря Брежнева в Вашингтон в прошлом году".

Когда мы с Киссинджером начали обсуждать подготовку нового визита Никсона в СССР, то он сказал, ссылаясь на мнение президента, что времени, остающегося до предстоящей встречи на высшем уровне, недостаточно для подготовки постоянного соглашения по ограничению стратегических наступательных вооружений. В то же время Никсон считал, что вопрос о договоренности по таким видам вооружений должен быть главным на саммите в Москве. Поэтому президент предлагал договориться о подготовке более ограниченного соглашения, которое продлевало бы на несколько лет срок действия Временного соглашения от 26 мая 1972 года и дополнительно предусматривало бы ограничения на ракеты с разделяющимися головными частями, и одновременно продолжать работу над постоянным соглашением. Киссинджер привел некоторые цифровые прикидки в связи с этими предложениями.

Мне соображения Никсона в принципе показались достаточно разумными, и я обещал доложить о них в Москву, сопроводив позитивной рекомендацией.

В результате обмена мнениями между Никсоном и Брежневым по конфиденциальному каналу было решено, что Киссинджер, как и в прошлом, приедет в Москву для подготовки нового визита президента.

20 марта за неделю до вылета в Москву Киссинджер поделился со мной соображениями относительно возможной повестки дня предстоящих переговоров с Брежневым и Громыко, затем доверительно изложил суть одобренного Никсоном американского подхода к решению текущих проблем.

Надо сказать, что Киссинджер во время своих поездок в Москву широко пользовался — и не без успеха — таким приемом: через меня он — как бы неофициально — заранее излагал основные (но не все, конечно) позиции США, что давало время для предварительного изучения их в Москве. Он хорошо знал, что ни Громыко, ни Брежнев никогда сразу не ответят на его любые новые предложения (ибо они должны обсуждаться сперва на Политбюро). В результате неизбежно затягивались бы переговоры, что было нежелательно ввиду краткосрочности его поездок в Москву. Уведомив же нас заранее, он как бы сам задавал основу для обсуждения, которая к моменту его приезда уже прорабатывалась советским руководством. Поэтому Брежнев и Громыко могли сразу же включаться в переговоры с ним по существу вопроса без потери времени.

Совсем другого метода придерживался Громыко. Он никогда заранее не раскрывал своих позиций вплоть до начала переговоров (он страдал своего рода манией секретности на этот счет). Всегда настраивался на обстоятельный диалог, не проявляя особой поспешности. Он не любил заниматься „челночной дипломатией", приверженцем которой был госсекретарь, обычно „легкий на подъем". К тому же Киссинджер, имея большие полномочия от Никсона, действовал гибче и оперативнее, т. е. в тактическом плане он порой переигрывал Громыко. Правда, помимо различия в характере, тут играл свою роль и тот факт, что Киссинджер согласовывал свои ходы только с одним человеком — президентом Никсоном. Громыко же должен был согласовывать вопросы со всем составом Политбюро, ибо Брежнев не брал на себя ответственность единолично решать проблемы, касающиеся отношений с США.

В развитие нашего разговора Киссинджер передал мне на следующий день подробное письмо Никсона Брежневу. (Письмо было написано явно по инициативе самого госсекретаря, ибо он хотел обстоятельно подготовить свои переговоры в Москве.)

„Как Вы очень верно сказали, мы можем и должны сделать разрядку напряженности необратимой; это остается нашей целью, и я лично дал слово придерживаться ее", — писал, в частности, президент.