Анатолий Добрынин - Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

— Но откуда взять молодых слушателей, — спросил Молотов Сталина, тем более с гуманитарным образованием? Ведь сейчас в разгаре война, практически все они мобилизованы в армию.

— А Вы не ищите слушателей обязательно с гуманитарным образованием, они его потом пополнят. Сейчас же возьмите молодых инженеров с оборонных заводов. Главный критерий для посылки в дипломатическую школу — их умение уживаться с рабочими, которыми они руководят. И у тех, и у других сейчас очень трудная жизнь, и те, и другие получают лишь паек по 700 грамм черного хлеба в день, многие из них фактически живут в цехах, днями оторваны от семей. Если молодые инженеры проявляют способность повседневно улаживать неизбежные в это трудное время чисто человеческие конфликты в руководимых ими коллективах и при этом рабочие продолжают уважать их, значит, они настоящие дипломаты или имеют все задатки стать таковыми.

И действительно, наш первый курс ВДШ (около 50 человек) состоял сплошь из молодых инженеров, преимущественно авиационной промышленности, поскольку до войны авиационные институты считались особо престижными в СССР, и туда охотно шла учиться наиболее способная молодежь.

Это был своеобразный „сталинский призыв" в дипломатию, хотя никто не знал и не говорил об этом.

ВДШ находилась в небольшом двухэтажном здании недалеко от станции метро „Красные ворота". В школе было два факультета: западный (два года обучения) и восточный (три года обучения).

Основным предметом был иностранный язык, так как подавляющее большинство из нас его не знало, и задача была как можно быстрее „натаскать" нас на разговорный язык и чтение газет и политической литературы. Я попал в английскую группу, в которой было 8 человек.

Школа отличалась хорошим преподавательским составом. Некоторые преподаватели английского языка были настоящие англичане, часть из них плоховато знала русский язык, так что приходилось — не без взаимной пользы — приспосабливаться друг к другу. Читали лекции по истории и истории дипломатии известные профессора Сказкин, Хвостов, Крылов, Лебедев и Другие. Много дало нам и общение с крупными дипломатами того времени Трояновским, Штейном, Гусевым, Литвиновым и другими „практиками" — бывшими послами. Было немало и разовых выступлений „действовавших" послов, которые приезжали в Москву по своим служебным делам.

Крупным недостатком в изучении языка было то, что нам давали для чтения иностранные газеты и журналы в основном левого (коммунистического) направления. Основную буржуазную печать выдавали только по специальному разрешению декана факультета, а также выпускникам школы, если тема их дипломного проекта требовала этого. Таков был тогда идеологический настрой и подход ко всему иностранному, хотя Дипшкола вроде и готовила кадры для загранслужбы. Не случайно выпускники школы, которые сразу попадали на работу в наши посольства, долгое время не могли „приспособиться" к языку, терминологии и подаче материалов в большой буржуазной прессе.

То же относилось подчас и к разговорной практике. Они могли порой неплохо поддерживать беседу с марксистским лексиконом с нашими „друзьями" (так на партийном жаргоне назывались иностранные коммунисты), но попадали впросак, когда беседа касалась серьезной политической или экономической темы с иностранными дипломатами или просто с представителями страны пребывания. Приходилось самостоятельно срочно „доучиваться", чтобы квалифицированно выполнять свои обязанности в посольстве. На это приходилось тратить немало времени и усилий.

На первом курсе Дипшколы нам преподавали так называемый этикет, т. е. правила поведения или общения „в высшем обществе", с которым нам предстояло — как дипломатам — общаться в будущем и о котором большинство из нас читало лишь в романах. Это было целое театрализованное представление. Пикантность его заключалась в том, что преподавание шло в воображаемых ситуациях — „на дипломатических приемах, обедах и ужинах", в которых никто из нас, разумеется, никогда не участвовал прежде. Вела этот курс пожилая величественная дама из древнего дворянского рода князей Волконских.

Обучение проходило примерно так. Сажали нас за большой, хорошо сервированный стол с соответствующим необходимым набором ложек, ножей и вилок, а также рюмок и фужеров. Все было как „на самом деле". Но с небольшим исключением: никакой конкретной еды или вин нам не подавали (шла ведь война, и с продовольствием было очень плохо). Воображаемые официанты разносили воображаемые блюда, для которых у нас были настоящие фарфоровые, но пустые тарелки.

Наша статс-дама объявляла: „Начнем с супа. Представьте себе, что вам принесли суп — „Вишисуаз" (следовало его описание, как и описание других возможных супов). Затем шла „рыба" и всевозможные „мясные блюда" под разными, подчас непонятными названиями. Это все сопровождалось инструктажем о том, как пользоваться столовыми приборами и как общаться с соседями по столу. Видное место отводилось винам: бургундскому, бордо, рейнскому и нашим советским. Все это символически„наливалось" в настоящие бокалы с соответствующим ритуалом и объяснениями, что и с чем полагалось пить. По ходу обучения этикету мы таким образом „перепробовали" самые разноообразные деликатесы, заморские фрукты, а также широкий набор десертных блюд.

Нечего и говорить, что после каждого такого урока наш молодой аппетит разгорался не на шутку, особенно на фоне нашего полуголодного военного продовольственного пайка.

После двух лет учебы в Дипшколе в 1946 году состоялись выпускные экзамены. Председателем экзаменационной комиссии был М.Литвинов (в ту пору заместитель министра). Он очень любил задавать выпускникам вопросы на английском языке. Знал он его хорошо, но произношение было ужасное, и бедные студенты, не так еще основательно освоившие язык всего за два года учебы, терялись, да еще перед таким знаменитым дипломатом-экзаменатором. Выручали нас наши преподаватели из школы, которые, подбадривая и подсказывая, „переводили" его вопросы на более понятный нам по школьным программам английский язык. Впрочем, М.Литвинов делал вид, что не замечал этих уловок наших преподавателей и довольно щедро ставил нам неплохие отметки, приговаривая, что практическая работа за рубежом „всему вас научит". Короче, давал нам доброе напутствие.

Всех, окончивших Дипшколу, приказом министра иностранных дел Молотова зачислили в разные отделы МИД СССР. Меня единственного неожиданно оставили еще на год при ВДШ. А произошло это вот почему.

На выпускном вечере у меня (я был старостой курса) произошел дружеский спор с директором ВДШ проф. Хвостовым. Он был известным специалистом по истории международных отношений. Человек весьма порядочный, но педант и сухарь. На прощальном вечере, под влиянием вина, он немного „расслабился" и непринужденно беседовал с выпускниками. Кто-то затронул вопрос о том, какая профессия труднее: историка или инженера. Мнения разделились. Немного разгоряченный после хорошего выпускного ужина, я с директором школы оказался на разных полюсах. Я прибег, как мне казалось, к весомому аргументу, заявив, что если бы мне представилась возможность, то я за год смог бы, хотя по профессии я инженер, написать и защитить диссертацию на звание кандидата исторических наук, но никакой историк за год не защитит диссертацию на инженерную тему. Поднялся шум, гвалт. Впрочем, об этом эпизоде все быстро забыли, в том числе и я, не придав этому спору никакого значения.