Константин Путилин - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

Но это, конечно, была пустая бравада. Они отлично знали, что их поступки не заключают в себе признаков такого деяния, которое бы предусматривалось Уложением о наказании под страхом взыскания. Следовательно, и возбуждение дела в судебном порядке не может иметь места.

Сделка состоялась между частными лицами, и без жалобы потерпевшего не может быть возбуждено даже гражданское дело. И что им за дело до суда общественной совести! Эти люди, с головой ушедшие в гениальные планы одурачивания и обирания наивных клиентов, не счи­таются с законами нравственности, этики, порядоч­ности. Эта новая порода дельцов — та же стая хищных, прожорливых акул. Они пожирают все, что попадается им навстречу. «На наш век дураков хватит» — таков девиз этих «полезных общественных деятелей»...

Как и всегда, ровно в четыре часа дня паспортист здания Морского корпуса титулярный советник Шнейферов явился обедать в свою квартиру, находящуюся в здании корпуса.

Проработав с утра в канцелярии, почтенный ти­тулярный советник чувствовал изрядный голод и не без удовольствия мечтал о вкусном обеде, ко­торый его прислуга Настя, конечно, уже приготовила.

Пройдя кухню (квартира его редко была на запоре по обычаю всех «казенных» квартир), Шнейферов вошел в первую комнату. Вошел — и в ту же секунду квартиру огласил страшный крик:

— Убили! Зарезали!

С лицом, перекосившимся от страха, титулярный советник опрометью бросился вон из квартиры, продолжая кричать одно и тоже:

— Убили! Зарезали!

Этот крик услышали соседи. Со всех сторон раздалось хлопанье дверей, стали появляться испуганные, недоумевающие лица.

— Кого убили? Кого зарезали? — понеслось отовсюду.

Но Шнейферову было не до того, чтобы отвечать на расспросы. Он несся, что было силы, по двору к канцелярии и, вбежав туда и столкнувшись нос к носу со смотрителем здания, заговорил прерывистым от волнения и бега голосом:

— Ради Бога... скорей сообщите в полицию... У меня в квартире несчастье...

— Что такое? Какое несчастье?

— Сейчас вхожу... и вижу... в комнате на полу лежит в огромной луже крови прислуга моя Настасья Сергеева. В горле нож... Ужас какой...

Эта роковая весть как гром поразила всех служащих Морского корпуса. Началась та обычная суетливая паника, какая всегда возникает при известии о кровавых драмах. Не растерялся только один смотритель здания. Он бросился к телефону.

Это было 7 сентября 1887 года.

— Ваше превосходительство, кровавое происшествие! — вошел в мой кабинет с такими словами дежурный чиновник сыскной полиции.

— Где? Какое?

— Сейчас по телефону сообщили из Морского корпуса, что в квартире паспортиста Шнейферова найдена зарезанной его прислуга.

— Сию минуту дайте знать прокурору и следова­телю! Позовите ко мне Виноградова.

Через несколько минут явился мой энергичный помощник Виноградов.

— Вы слышали? Новое убийство... Эта неделя, однако, чревата кровавыми происшествиями, она обогатит уго­ловную хронику. Едемте туда, Виноградов. Мне хочется лично посмотреть, в чем дело.

Когда мы прихали в Морской корпус, судебных властей еще не было.

— Что у вас тут случилось? — спросил я, следуя к квартире Шнейферова.

— Зверское убийство... Загадочное.

— Ого! Загадочное? Посмотрим, посмотрим.

У дверей квартиры паспортиста уже стоял горо­довой и виднелась кучка любопытных.

Мы вошли в кухню. В ней было все чисто при­брано, в полнейшем порядке. На плите стояли ка­стрюли, видимо с готовившимся кушаньем. В сле­дующей за кухней комнате, убранной небогато, но с претензиями на комфорт невысокой марки, на полу лежала молодая миловидная женщина. Голова ее была запрокинута назад, шея представляла собой как бы широкую алую ленту, посредине которой был воткнут большой кухонный нож. Кровь, которая и теперь продолжала еще сочиться из огромной зиявшей раны, образовала широкую, большую лужу. Труп несчастной жертвы буквально плавал в ней. Как ни был я привычен к тяжким зрелищам подобного рода, однако вид этой зарезанной, нож, торчащий в ее горле, вызвал в спине леденящий холод ужаса. Я отвернулся.

Как раз в эту минуту входили прокурор, сле­дователь и военно-полицейский врач.

— Кто-кто, а уж вы, ваше превосходительство, всегда первый на месте преступления, — произнес, здороваясь, жизне­радостный прокурор Р.

— Зато вы всегда последним! — ответил я.

— Как так? Неужто всегда? — улыбнулся прокурор.

— Конечно. Мы со следователем разыскиваем преступников, а вы их обвиняете. Ваша роль по­следняя.

Доктор в это время уже производил наружный осмотр трупа, а Виноградов беседовал с растерянным титулярным советником-паспортистом.

— Ну, доктор? — начали мы.

— Убийство совершено всего несколько часов тому назад. Приблизительно, часа два. Убийца нанес всего один удар, но зато какой! По силе и меткости это положительно артистический удар. Нож, глубоко вонзившись, моментально перерезал дыхательное горло, захватив на своем пути все важнейшие артерии.

— Так что смерть...

— Наступила мгновенно, — докончил начатую фразу доктор.

— Заметны следы борьбы?

— Ни малейших. Все говорит о том, что никакой борьбы между жертвой и убийцей не происходило. Во-первых, если бы жертва защищалась, боролась, дело не обошлось бы без каких-либо наружных знаков на теле убитой, вроде синяков, ссадин, порезов и тому подобного. Тут ничего этого нет. Во-вторых, если бы происходила борьба, такого определенно меткого удара убийце не удалось бы нанести.

— Однако это действительно загадочно... — промолвил я. — Убийство произошло днем. Жертва не спала, была одета, находилась в комнате. Затем обратите внимание вот на что: удар ножом нанесен не сзади, а спереди, в горло. Неужели от убитой могли совер­шенно ускользнуть все подготовительные манипуляции убийцы: вынимание ножа, намерение убийцы ее зарезать и так далее?

Мы прежде всего приступили к опросу самого Шнейферова.

— Скажите, все ли ваши вещи целы?

— Нет, господа... Какое... Меня ограбили.

— Что из ваших вещей пропало?

— Во-первых, пальто, сюртук, бритвы, потом два ордена: Станислава и Анны третьей степени и двести рублей наличными кредитками.

— Где находились эти вещи?

— Пальто и сюртук — в спальне, там же и бритвы, а ордена и деньги — в верхнем ящике комода.

Действительно, верхний ящик комода был взломан и все вещи, находившиеся там, перерыты.

Далее из расспросов Шнейферова выяснилось, что утром, напившись чаю, он как всегда в 9 часов утра отправился на занятие. Два раза после того, в 11 часов и в 12. 30 дня забегал он на минутку в свою квартиру за нужными бумагами. В квартире все было спокойно. Прислуга, Настасья Сергеева, копо­шилась в кухне. Затем он пришел в 4 часа дня, когда и обнаружил страшное злодеяние.