Александр Губер - Хосе Ризаль

Уже внутри самой семьи Ризаля мы замечаем то же характерное явление: влияние мирного эволюциониста Ризаля превратило в убежденных революционных борцов за независимость всех его близких родных, так же как и тысячи его соотечественников. И старший брат Ризаля Пасьяно, и три его сестры, и жена впоследствии активно участвовали в революционной борьбе филиппинского народа. Только самого себя Ризаль не сумел сделать бойцом.

Джозефина вернулась в Дапитан, и здесь перед несколькими свидетелями простым пожатием рук и записью был оформлен ее брак с Ризалем.

Энергичной матери вскоре удалось добиться разрешения генерал-губернатора приехать навестить своего сына. Вслед за ней приехали и две сестры Ризаля.

Дружеская поддержка жены, близость матери и любимых сестер значительно облегчили Ризалю его пребывание в ссылке. Дапитан, далекий от манильских властей и всевластных монашеских орденов, стал казаться семейству Ризаля «землей обетованной».

Хосе Ризаль решил осуществить здесь свою давнишнюю мечту — объединить всех своих родных и их семьи и поселить их на приобретенной им земле. Ему казалось, что колониальные власти, не разрешившие его родным выехать на Борнео, не будут иметь ничего против их соединения здесь, на испанской территории.

Он обратился с просьбой к генерал-губернатору. Но от Деспухола пришел резкий отрицательный ответ: государственному преступнику, своей деятельностью поставившему себя вне общества, нечего ожидать милостей правительства.

С этой мечтой пришлось расстаться. Ризаль опять окунулся в свои многочисленные научные и общественные дела, от которых отдыхал в обществе матери и жены. Он вновь уделяет много времени писанию стихов, живописи и скульптуре. К дапитанскому периоду относятся его наиболее удачные скульпурные работы. Одна из них — бюст священника Гуеррико — была много лет спустя выставлена в Америке и получила золотую медаль.

Дни ссылки текли, заполненные разнообразными занятиями и размышлениями. Ризаль, как и все крупные люди, находил среди множества дел время для обширной переписки. Из Дапитана он сносился со своими университетскими друзьями: вел оживленную переписку с Вирховым и Блюментритом, с директором дрезденского Этнографического института Мейером, со своим старым учителем окулистом Веккертом и многими другими. Он аккуратно писал своим родственникам, внимательно читал письма своих юных племянников и, отвечая, отмечал их стилистические и грамматические ошибки, стремился выработать в них ту выдержку и самообладание, которыми в избытке обладал сам. В письме к одному из племянников на далекий родной Люсан Ризаль вписал: «Учись, учись и больше думай о том, что ты учишь. Жизнь — дело очень серьезное, и удается она только тем, у кого есть ум и сердце. Жить — значит быть среди людей, а быть среди людей — значит бороться.

Но это не грубая эгоистическая борьба, и не только с людьми. Это борьба с людьми, но в то же время и со своими собственными страстями. Это борьба с пороками, с заблуждениями и предрассудками. Это борьба, не знающая конца, борьба с улыбкой на устах и со слезами в сердце.

На этом поле битвы у человека нет лучшего оружия, чем ум. И у него всегда лишь столько сил, сколько сердца. Развивай же их, совершенствуй, укрепляй и подготовляй их; а для этого учись».

Эти советы — не проповедь сухой морали; в них сказался сам Ризаль со своей верой в торжество ума и сердца.

В Дапитане Ризаль находил время для всевозможных занятий. Но он не находил его для того, чтобы участвовать в нараставшем революционном движении. В этом сказалась не только его педантичная верность обещаниям, данным своим тюремщикам, не только страх за судьбу своих родственников, которые все должны были бы ответить за него, но и его несочувствие и неверие в успех вооруженного восстания.

Несмотря на строгий контроль за перепиской и посетителями Ризаля, до него не могли не доходить слухи о готовящемся в народных недрах взрыве, неизбежность которого он сам предчувствовал уже давно.

Ореол изгнанника, между тем, еще больше увеличил популярность Ризаля. Его имя становится в глазах филиппинского народа, наряду с именами Бургоса, Гомеса и Замора, знаменем борьбы за национальное объединение и освобождение. Под обаянием его имени и авторитета находится не только буржуазная интеллигенция, но и широкие массы трудящихся.

В основанной Ризалем «Лиге Филиппина» после его ссылки довольно отчетливо намечаются два различных лагеря. Представители имущих классов и в этой организации видят лишь орудие для отстаивания минимальных реформ. Революционная мелкая буржуазия и выходцы из народных низов ищут в «Лиге» средства объединения народа для революционной борьбы за лучшее будущее.

После ареста Ризаля большинство буржуазных членов «Лиги» охватили страх и растерянность. Андресу Бонифацио вместе с Даминго Франко с трудом удалось временно оживить «Лигу». Усилиями и неутомимой пропагандой Бонифацио создаются отделения (народные советы) «Лиги» в ряде центров Манильского района: в Тондо, Троса, Санта-Крус, Эрмита.

Но революционная энергия Бонифацио наталкивается на нерешительность и колебания реформистских членов «Лиги». Они стремятся ограничить всю деятельность «Лиги» сбором средств для работы реформистов в Мадриде и для издания «Эль солидаридад».

Революционные элементы «Лиги», группирующиеся вокруг Бонифацио, все более разочаровываются в «Лиге». Умеренные боятся, что одно участие в «Лиге», несмотря на ее скромные цели, приведет к их аресту и ссылке. Противоречия нарастают, и в 1893 году Верховный совет объявляет «Лигу Филиппина» распущенной.

Ликвидация «Лиги» позволяет Андресу Бонифацио направить всю свою кипучую энергию на организацию широких масс трудящихся в «Катипунан».

В 1894 году «Катипунан» превращается в подлинную массовую народную организацию, секции которой возникают сперва в Тагальском районе Люсана, а оттуда распространяются и на другие провинции, охватывая тысячи рабочих, ремесленников, крестьян, городской бедноты.

Само существование «Катипунана», его собрания и цели были окружены глубокой тайной. Принятие в члены организации сопровождалось заимствованными от масонства обрядами.

Члены «Катипунана» разделялись на три степени. Каждой степени был присвоен особый костюм, священный пароль, тайные знаки, по которым посвященные узнавали друг друга.

Посвященный первой степени назывался Катипун — член союза. Во время тайных собраний он носил черную шляпу с треугольником из белых лент и начальными буквами священного пароля своей степени «А. н. Б.» — Аньк нанг Байан — сын народа.