Борис Губер - Сыновья (Начало повести)

БОРИС ГУБЕР

СЫНОВЬЯ

(Начало повести)

Глава первая

Впоследствии, задумываясь над тем, что с ним произошло, Андрей забывал о долгих годах своей фальшивой, неискренней жизни, хотя именно они подготовляли это лето и сделали его неизбежным. Ему казалось, что все началось, переломилось в один определенный день, и даже день этот запомнился - четверг 12 мая.

Накануне, дня за два, Андрей познакомился с Верой Михайловной Барковой, библиотекаршей одного из московских клубов, в котором ему пришлось читать доклад о дне печати.

Во время доклада Вера Михайловна сидела на эстраде, в президиуме. Шагая по авансцене, Андрей, всегда говоривший на ходу, заметил, что она, почти не отрываясь, глядит на него, провожая глазами каждое его движение. Это было приятно Андрею. Он невольно подтягивался, следил за своими словами и жестами, и одновременно, где-то в глубине его сознания, зарождались неясные мысли о возможности сближения с этой девушкой, незаметно одетой, вообще какой-то неприглядной, но таившей в себе необъяснимое очарование.

После доклада, когда слушатели уже расходились, Андрей задержался у стола, перебирая в портфеле бумаги и, догнав Веру Михайловну, тут же между кулисами, пахнувшими пылью и клеем, заговорил с нею.

Позади нее, спускаясь по кривой лесенке с подмостков, он спросил, много ли приходится ей работать.

- Да, порядочно, главным образом вечерами, - ответила она, через плечо оборачиваясь к нему и без улыбки глядя ему в глаза. - В четверг, например, опять весь вечер пробуду здесь, в читальне.

Андрей привык к непродолжительным, безболезненным связям, смотрел на женщин очень просто и грубо. Во всех сегодняшних поступках Веры Михайловны ему чудился вызов на дальнейшие встречи и потому в ответе ее он увидел ясный намек - желание встретиться здесь же, в четверг... Прощаясь, Андрей пожал ее легкую сухую ладонь. Вера Михайловна ответила крепким, почти мужским пожатием, и пожатие это еще пуще укрепило Андрея в его догадках. Возвращаясь домой, он с удовольствием подставлял лицо крупным каплям веселого ночного дождя, бездумно ощущал уверенность в своей близкой победе. Ничего более серьезного он, конечно, не ждал.

Однако, проснувшись в четверг утром и мгновенно вспомнив, что сегодня вечером он должен быть в клубе, Андрей почувствовал в себе вдруг какое-то незнакомое ликование. За окном, напротив кровати, глубоко и полно синело весеннее, влажное на вид небо, и синеву его еще пуще оттеняли пухлые ватные облака. Что-то издавна родное, близкое напоминало собою оно... Андрей закрыл глаза, на секунду снова заснул, и ему приснилось, будто он ребенком лежит в постели, смотрит на небо, заточенное в переплет окна, и, зная, что там, за окном, прекрасное росистое утро, слушает густой колокольный благовест... Затем он уже окончательно проснулся и поморщился. "Фу ты, ерунда какая", - подумал он, сбрасывая ноги на холодный, прекрасно натертый паркет... Впрочем, это невольное детское воспоминание не было неприятным. Андрей привычно отогнал от себя всякую мысль о нем, но бессознательное ликование после него стало еще глубже и полней.

Он начал одеваться. Тщательней обычного побрился, повязал свой лучший галстук, долго провозившись с ним и несколько раз сызнова начиная неладившийся узел, надел новый костюм из серой весенней материи... Ему приятно было видеть в зеркале свое большое лицо с прозрачными голубыми глазами, с рассеченным надвое подбородком и легким сухим румянцем на скулах. Но и в новом платье, в том удовольствии, которое доставило ему зеркало, он, лукавя, не замечал ничего особенного, будто все это - беспричинно, бесцельно. И с тем же наигранным безразличием он сбежал по гулкой лестнице на улицу, жмурясь от яркого солнечного света, смешался с тротуарной толпой...

В редакции было пустовато, пахло пылью после утренней уборки. Курьер Гришенька, до 1000 лговязый, с прыщавым, испитым лицом, сидел в коридоре, облокотясь на столик, и вид у него был заспанный, хмурый. "Вот истаскался, как кот", - подумал Андрей, отвечая на его неохотный поклон... Дальше, у дверей комнаты, где помещались машинистки-переписчицы и где уже стоял беспрерывный треск, встретилась Фанни Соломоновна, барышня, с которой Андрей еще недавно был в самых близких отношениях. Она торопливо, виновато улыбнулась. Андрей вспомнил ее дурные зубы, испещренные пломбами, и старую кожу - ему до тошноты отвратным показалось все, что было между ними, и он поспешил скрыться к себе в отдел.

Здесь было наполовину распахнуто окно, и воздух стал пахучим, прохладным, как на дворе. Легкий ветерок шелестел в кипе гранок, только что присланных из типографии. Над ними, низко пригнувшись к столу, близоруко работал секретарь отдела, суховолосый немолодой еврей Бейчик.

- Что это вы так рано? - спросил он небрежно.

- Как всегда, - коротко ответил Андрей, усаживаясь и шаря по карманам спички.

Бейчик пожал плечами, молча, не вставая с места, передал ему почту, несколько рукописей, скрепленных булавками, и он, неторопливо разминая пальцами папиросу, принялся за просмотр.

Работалось плохо. Папироса оказалась сырой, и дым ее был кислый на вкус. Первая же попавшаяся под руку статейка выглядела бездарной, безграмотной и явно не подходила, - но Андрей, покорный своему обычаю, упрямо не позволил себе отложить ее, не дочитав до последней строчки. В соседней комнате, за тонкой фанерной перегородкой, вяло переругивались репортеры Перлин и Бочков, которых Андрей узнал по голосам...

Андрей вздохнул, бросил недокуренную папиросу в пепельницу. Вся, насквозь знакомая газетная обстановка, - как это часто случалось за последнее время, показалась утомительной и нудной. Заметным стало сопение Бейчика, во время работы всегда очень громко дышавшего носом... И возможно, что Андрей вовсе бы раскис, озлился, - но тут сухо и резко затрещал звонок телефона.

Бейчик небрежно, на ощупь, не отрываясь от гранок, снял трубку.

- Кого? Андрея Юльевича?.. Сейчас.

Андрей перенял протянутую ему трубку и услыхал позабытый, нетерпеливый голос, назвавший себя по имени.

- Петя? - удивленно повторил Андрей.

- Да, да, - пискнул в ответ микрофон, - пожалуйста, поскорей, я тороплюсь, сегодня приезжает папа.

Говорил брат. Услышав его, Андрей сразу же уловил в себе слабую сосущую тревогу. Но то, что произнес брат, было совсем уж неожиданно.

- Брось... Шутишь! - растерянно воскликнул он, с ужасом почему-то полагая, что отец приезжает именно к нему...

Но Петя не шутил. Наспех рассказал он, что отец опасно болен, едет в Москву лечиться, - и закончил:

- Одним словом, его нужно встретить, понимаешь? Жди меня на Лубянке, на площади... ну, там, подле Никольских ворот, что ли... Я буду в половине второго, смотри не опаздывай. А сейчас поеду к себе, нужно комнату приготовить.