Василий Минаков - Гневное небо Тавриды

ГВАРДЕЙСКИЙ ХАРАКТЕР. К портретам друзей

Пятый боевой...

По-разному складываются судьбы у людей на войне. Даже и у героев. Одни делают по двести боевых вылетов - у истребителей бывало и по пятьсот, заслуживают славу, награды. Другие...

Капитан Панин прибыл к нам с Тихоокеанского флота в октябре сорок третьего. Боевого опыта не имел. А летный - богатейший. Был назначен заместителем командира третьей эскадрильи. На Тихом был комэском, его ученики воевали на всех морях, попадали и в наш полк и выгодно отличались от других новичков, пилотировали машину отлично.

Поэтому Панину и пришлось загорать в тылу целых два с половиной года.

- Что ж, придется вас догонять, - сказал он спокойно, давно уже, видимо, приучив себя к этой мысли.

Мы были знакомы, на Тихом служили в одном полку, Михаил Федорович уже и тогда был комэском. При первой же встрече принялся расспрашивать о новинках в тактике "мессеров", "фокке-вульфов". Я, конечно, смущался. Панин - ничуть.

- Возьмешь меня с собой на торпедный? Я у начальства похлопочу. Скажу, поучиться хочу.

Прямо так. А и здесь ведь по должности выше, хоть и в другой эскадрилье.

Смущаюсь опять. Что тут скажешь? Возьму, Михаил Федорович? Когда я ему чуть не в сыновья гожусь.

А и не нужно было смущаться. Просто чуточку быть поумней. Видеть не только себя и своих одногодков, но постараться проникнуть и в душу таких вот людей. Что терпеливо могут тянуть свою лямку на Тихом, раз так приказано и так осознано, а после проситься в стажеры к своим же ученикам.

Но до этого было тогда мне еще далеко. Обратил только внимание невозможно было не обратить, - что его сразу в полку полюбили. Хоть был и немногословен, на вид даже чуть суров. Твердый, проницательный взгляд глубоко посаженных глаз, твердые складки от губ к носу...

Близко сойтись нам не довелось. Но как-то, сидя со мной на дежурстве, Панин вслух вспомнил о трех сыновьях, оставшихся в военном городке на Тихом. "Как там моя Саша справляется с этими разбойниками..."

И на минуту стал вовсе другим. Так же вот потеплел, когда речь случайно зашла о защитниках Тулы - на дежурстве куда она не зайдет. "Молодцы земляки!"

В Туле он был рабочим. Затем - техник-текстильщик. С двадцать восьмого года коммунист. В тридцать первом по спецнабору попал в летную школу. Затем строевая часть. Много летал, целеустремленно учился. Выдвинули на политрука эскадрильи. Отказываться не стал. Просто старался летать ровно столько, сколько летал и не будучи политруком. Политработу направлял на выполнение указаний партии по овладению новой боевой техникой и оружием, на укрепление дисциплины и поддержание бдительности: в воздухе пахло порохом.

Но и эти скудные сведения дошли до меня уже после. Многое поздно доходит до нас...

На дежурстве мы сидели 24 октября. Солнце еще не вышло из-за горизонта, когда прибыли на стоянку. Вокруг машин сновали техники со своими командами, готовили самолеты. Подготовили, сдали. Потекло время. Тягучее, как смола. На дежурстве минута кажется часом.

Вместо заболевшего Прилуцкого ко мне назначили штурманом Сашу Касаткина. С ним мы и раньше летали, парень толковый, давно уже вышел из "молодых".

Ждать, впрочем, пришлось недолго. Вызвали на КП. В районе Одессы обнаружены корабли противника, двум экипажам торпедоносцев нанести по ним удар. Ведущий...

Без слов ясно. Но тут уж не до смущении. У Панина это второй боевой вылет, у меня - сто сорок второй.

- Задание понятно, Михаил Федорович?

- Понятно.

- Держаться за мной. Летим без прикрытия. Повторять все мои маневры.

Опробовав моторы и выходя на взлет, ловлю себя на странном ощущении будто сам лечу на торпедный удар впервые в жизни. Контролирую движения, излишне прислушиваюсь к работе моторов...

Ничего, это полезно. Не надо только волноваться, как в первый раз.

То же самое и в полете. Все воспринимается как бы за двоих. И с двойной ясностью, яркостью каждой детали. Тяну рукоять уборки шасси и будто вижу поджимающиеся, как птичьи лапы, колесные стойки...

До цели лететь три часа. Низкая облачность, ограниченная видимость. Идти на малой высоте - значит вымотаться еще до удара. Решаю уйти за облака. В кабине становится сумеречно, пилотирую по приборам. Выровнявшись на свет, оглядываюсь. Панина учить слепому полету... Смешно!

Немного беспокоюсь за штурмана: все-таки не свой. В полку год с лишним, прибыл из училища. Успел заслужить надежную репутацию. Когда мы с ним летали? В начале этого месяца. Тогда репутацию подтвердил...

- Сколько до цели, Саша?

- Два часа пятнадцать минут, командир. Рановато с такой точностью отвечать. Впрочем, и спрашивать рановато. Смотрю, как скользят две крылатые тени по снежно-белой облачной равнине - ведомый держится, как на твердом буксире. Что он там думает, интересно, сейчас? Два часа - и атака. Прорыв сквозь заслон разрывов, потом "эрликоны", пулеметы, огненная карусель... Одесса, не шутка! И весь огонь - по двум самолетам. Не много ли? Кто-то из двух, может быть... может, и оба...

И вдруг становится ясно, что Панин об этом не думает. Вовсе! О чем угодно, но не о том. Да, вот о чем - как вернее зайти в атаку, если с обоих бортов, а если парой...

Именно вот об этом. И подсмотреть мой заход и потом выход, прямо на корабли, самый, по-моему, безопасный...

И сразу становится необыкновенно покойно. Зайдем, прорвемся, не первый раз. И ничто не заставит сойти с боевого курса. Будь, что будет...

Вспоминаю о письме, полученном перед вылетом. Что там пишет Тамара? Прошлое письмо получил, точно помню, восьмого. Хорошее было письмо...

Да, главное - донести торпеду до цели. Точно на заданной скорости, высоте. На разрывы и трассы не обращать внимания. Только на водяные столбы. Эти султаны от рвущихся в воде снарядов тверже гранита, если идешь на полной скорости. Лететь чуть выше. Сбить наводку орудий маневром. Лечь на боевой и с самой близкой дистанции послать в цель торпеду...

И вот уже нетерпение. Хорошее чувство, признак готовности. Сколько еще лететь?

На борту размеренный ритм, экипаж в работе. Вслушивается в эфир Николай Панов, одновременно наблюдая за воздухом из своей башенки. Зорко просматривает заднюю полусферу Саша Жуковец. Оба молчат, значит все в порядке. Сквозь прорезь кабины виден Касаткин. Спокоен, деловит. Через каждые пять минут прикладывает линейку к карте, следит за направлением.

- Пять градусов влево, командир.

- Есть, пять влево.

Хороший вырабатывается штурман, С первых дней все приглядывался к ветеранам. Такие мастера как Шильченко, Кравченко, Аглотков вызывали в нем восхищение, желание подражать. А на первых порах это главное.

- Подходим к району цели, командир, - голос лишь чуть напряженней.