Арнольд Веймер - Мечты и свершения

10–27 ноября 1924 года буржуазия устроила комедию суда над 149 коммунистами. Она возлагала большие надежды на это судилище, рассчитывая уже самим числом обвиняемых посеять страх в среде революционно настроенных рабочих и крестьян. Однако результат был прямо противоположен. Коммунисты держались на суде так мужественно и бесстрашно, что в сердцах многих и многих трудящихся лишь укрепилось стремление стать их соратниками в революционной борьбе. Испугала буржуазия лишь себя. О паническом страхе, охватившем правящие верхи в связи с «процессом 149-ти», весьма наглядное представление дает отчет, напечатанный в номере буржуазной газеты «Пяэвалехт» от 11 ноября 1924 года. Привожу его текст.

«Первый день процесса. Понедельник, 10 ноября 1924 года; заключенных привели из тюрьмы строем, взятым в четыре кольца. Сначала кольцо тюремной стражи, затем кольцо военных, затем подразделение коменданта города и, наконец, конная полиция. Таким образом, были приняты сверхчрезвычайные меры при конвоировании закованных в кандалы арестантов. Кроме того, на углах всех вливающихся в Тарту маантеэ улиц также находились чины армии и охранной полиции!»

Вот как «берегла» буржуазия коммунистов от народа! Ее страх перед ним проявлялся в том, как сообщала ее печать о коммунистах и их поведении на процессе, как она клеветала на них. Подсудимые все вынесли с достоинством и честью, отвечая лишь на вопросы, имевшие прямое отношение к революционной ситуации, сложившейся в Эстонии. Это, пожалуй, стоит иметь в виду, когда теперь задним числом оцениваешь ход суда.

После тех событий прошло полвека. Это довольно большой срок, если учесть среднюю продолжительность жизни человека. И теперь, когда читаешь обвинительные акты тогдашних процессов, вправе сказать: «Шапку долой перед молодыми, энергичными, пламенными революционерами!» Конечно, с высоты нынешних дней можно рассуждать и о недостатке у них чувства реальности в оценке положения, и о некоторой наивности. Это естественно: взгляды 20-летнего и 70-летнего человека не всегда совпадают. Но и теперь, когда мы мысленно возвращаемся к прошлому, мы можем сказать, что в целом наши оценки были справедливы. Мы правильно квалифицировали главное: «процесс 149-ти» — судебная комедия, бесстыдная попытка изобразить белый террор в виде чистого цветка буржуазной демократии. Сам обвинительный акт представлял собой комбинацию слов и как юридический документ не выдерживал никакой критики.

Коммунисты превратили суд в демонстрацию своей силы и преданности делу революции. В подтверждение этого сошлюсь еще раз на статью Т. Давыдовой «Сильные духом», опубликованную в газете «Советская Эстония» 27 ноября 1964 года.

«— Суд идет, — объявил дежурный офицер.

Все встали. Но не успел еще суд занять свои места, как под сводами зала зазвучало:

Багровый от ярости председатель суда Хельк напрасно кричал: „Замолчать! Прекратить!“ Его выкрики тонули в мелодии гимна. Судьи бежали из зала.

А мелодия лилась. В хор вступали все новые голоса. С подсудимыми пели многие из публики:

Лидер правых социал-демократов Яан Пийскар не знал, на что решиться. Стоять? Могут подумать, что ты заодно с этими поющими. Сесть? Ни один рабочий больше не поверит, что ты — за интересы народа. К рабочим и без того теперь не подступиться, раз ты — свидетель обвинения. Так и не решив, как ему быть, тучный Пийскар то приседает, то выпрямляется. Выглядит он очень комично.

А хор поет дружно, уверенно:

Враждебные руки распахнули снаружи рамы окон. На поющих уставились дула винтовок. Но гимн не оборвался.

Так под дулами винтовок пропели „Интернационал“ до конца. Сели. Конвоиры получили приказ вывести подсудимых из зала.

Во дворе хозяйничал ноябрьский ветер. Запястья холодил металл наручников. Одетые легко, кое-как, арестованные, поеживаясь, ждали, что будет дальше. Когда их стали поодиночке вызывать в зал, кричали: „Вот тебе и военный окружной суд! Боится нас, когда мы вместе. Вояки!“»

Председательствовал на процессе Николай Хельк. Фигура примечательная — это был карьерист чистейшей воды. За годы буржуазной власти он из младшего лейтенанта стал генерал-майором юстиции. Талант? Трудолюбие? Нет. Бешеная ненависть к коммунистам. Лакейская угодливость перед буржуазией. И родственные отношения с президентом Пятсом.

На улице ноябрьский ветер. Холодно, сыро. Нас вызывали в зал суда поодиночке. Допрос: фамилия? имя? год рождения? получил ли обвинительное заключение?

Яана Томпа, Ольгу Лауристин-Кюннапу, Вольдемара Сасси, Оскара Сепре, Александра Резева и меня за «непочтительные» ответы сразу же выводят из зала и сажают в карцер на хлеб и воду.

Обвинительное заключение читалось два дня. Читали его члены суда по очереди. Одному секретарю это было не под силу. 150 страниц типографской печати и еще на двух страницах — список свидетелей защиты. В нем — жандармы, шпики, провокаторы и правые социал-демократы. Свидетели — хоть куда!

Снова допрос. Снова — поодиночке (боятся «Интернационала»).

— Признаете ли себя виновным?

— Виновен перед рабочим классом. Слишком мало работал в его интересах. Не успел сделать больше.

— Не признаю вашего суда — суда эксплуататоров, палачей.

— Сегодня судите вы. Завтра вас будет судить революционный рабочий трибунал.

— Ваш суд — бутафория! А вы, военные судьи, — игрушки из папье-маше, сделанные руками буржуазии…

В этот день народу в карцерах стало больше. В другой карцер — карцер через коридор, напротив, — посадили женщин. Они были тогда очень молоды — и Лена Лайд, и Ольга Кюннапу, и Леонтине Вельс, и Эльфриде Моргенсон. Старшей из них двадцать три. Но они были так бесстрашны, что судьи приходили в ярость. Суд констатировал: «Демонстративно оскорбительное поведение на процессе».

14 ноября вызвали только одного Яана Томпа. У судей к нему свой особый счет. Когда его, отказавшегося признать себя виновным, выводили из зала, он воскликнул:

— Да здравствует правительство трудящихся!

Куда, зачем увели Томпа, никто из нас не знал. А на следующий день в зале суда объявили сообщение коменданта города Таллина о приговоре военно-полевого суда по делу Яана Томпа. И о том, что приговор уже приведен в исполнение…

Яана Томпа расстреляли, чтобы испугать нас. Но в страхе были сами судьи. Нас, отправленных в карцер, больше в суд не вызывали до самого приговора.