Александр Ступников - Отражения

В сентябре 1944 года, когда Красная армия вошла в Болгарию, всех, проживающих здесь русских эмигрантов поочередно вызвали в органы безопасности: от «СМЕРШа» до представителей НКВД. Была проведена тотальная проверка и тех, кто вызвал подозрения в малейшем сотрудничестве с немцами, арестовали и затем выслали в лагеря в Сибирь. Таких людей было мало, около одного процента от всей общины. Русские здесь и во время войны оставались, в большинстве, сами по себе. Интересно, что, после проверки, русским белоэмигрантам предоставили советское гражданство и чуть ли не насильно — советские паспорта. Те, кто был в «Корпусе охраны» или вызывал подозрения гражданство не получили. Но их уже было немало — более десяти процентов. Уже в новой советской Болгарии, русские эмигранты обрели тогда легальный солидный статус. И никто не мешал жить и работать, как и самим болгарам.

После войны для всех эмигрантов было объявлено, что Родина их прощает и зовет обратно. Причем, не кого- то персонально, а всех. Поехала, конечно, прежде всего, интеллигенция. В 1954 году какая-то часть болгарских русских вернулась в СССР. И их, среди которых редко кто был с одним высшим образованием, направили на стройки пятилетки, в Казахстан, поднимать целину. Родине нужны были трактористы, механизаторы, строители и доярки. Но на возвращение поднялись многие — примерно каждая третья семья. И там, в СССР, на целине кто-то спился, кто-то съехал, кто-то все-таки смог опять вернуться в Болгарию. Почти половина сорвавшихся — было на историческую Родину. Это удалось потому, что за десятилетия жизни в новой стране русские уже начали ассимилироваться и выезжали в СССР со своими болгарскими женами и мужьями. Но потом, проспавшись, у таких оказался и мотив для возвращения. Затем в страну стали приезжать уже жены учившихся в Советском Союзе болгар. Но они были уже, скорее, советскими, чем русскими.

— Я помню, у нас еще в национальной гимназии, — показывает на одну их старых фотографий Ходкевич. — Было принято держаться традиций и гордится тем, что мы — русские. Что касается нынешней России, то в Болгарии ее больше опасаются, чем любят. Стремление в НАТО это только подтверждает. София хочет быть подальше от объятий «русского медведя», как здесь иногда говорят. И не без оснований. Однако первоначальная волна антикоммунизма не переросла в русофобию. И вхождение Болгарии в Европейское сообщество на здешних русских никак не скажется. Вернее, скажется, как и на всех жителей страны. Но то, что Болгария уверенно дрейфует от России к Европе — это факт.

Впрочем, никто не заберет ни Шипку, ни Плевну, ни надпись на русских медалях той войны, где указывается, что они были даны за освобождения Болгарии от рабства. И что бы ни происходило сегодня в России, какая бы ни была там власть, она всегда оставалась и останется нашей страной.

Чтобы воевать с фашистами на той страшной войне, он поначалу выбил глаз офицеру НКВД. А затем командовал партизанской бригадой, чтобы после Победы попасть в сталинский лагерь на Колыме. В минуты смертельной опасности, он оказывался решительным и отчаянным. И не объяснялся с теми, кому бессмысленно что-либо объяснять. Потому и выжил.

Но об этом почти никому не рассказывал. Незачем, да и некому. Людям и власти нужны мифы. Так красивее для одних и понятней, на палитре серого, для других. А за правду, как раз, проще всего показаться лжецом. И оказаться. Кому она нужна, голая до безобразия?

Он был известным человеком в Беларуси. И, как командир партизанской бригады, и как врач- профессор. Так о нем написано для всеобщего пользования.

И я бы, признаться, не обратил на него внимания: воевал с нацистами, как все нормальные люди, жил когда-то, хорошо работал, лечил людей, замечательная карьера, по восходящей. Биография. Складная и благополучная.

Если бы не его судьба, которая и делает правду по- настоящему возвышенной именно в силу её приземленности.

О судьбе этого человека мне рассказал его бывший сосед, с которым они подружились и не раз разговаривали по душам. Сосед, тоже медик, тогда был молодым перспективным начальником. И одна из его подчиненных, с фамилией, схожей с «Рабинович», как-то взяла подношение в виде дорогой колбасы и дешевой благодарности. Дали — она и взяла. Ей грозил позор, увольнение и возможно даже тюремный срок за взятку. А так нельзя. Взятки в этом мире безнаказанно берут только те, кому положено. И не колбасой.

И вот тогда к соседу позвонил живущий в этом же доме известный профессор.

— Ты что? — сказал он с порога. — Партизанку, которая героически воевала в моем отряде всю войну из-за палки колбасы хочешь до тюрьмы довести?

— Да я ничего, — устыдился сосед. — И работает она хорошо, и человек добрый. Поговорил бы и всё. Но с доносом принципиальных граждан и их колбасой — взяткой, что делать? Не я — прокурор решает. У него дело.

— А кто прокурор? — спросил профессор и, услышав, обрадовался. — Это тоже мой товарищ по партизанской жизни. Сейчас позвоню ему.

И позвонил. На встречу они поехали вместе. Прокурор своего бывшего командира не забыл, выслушал все, вздохнул, затем достал папку с «делом» несчастной женщины с сакраментальной фамилией, которая для фронтовиков тогда не имела значения, вытряхнул спички и тут же, на глазах, сжег её «на хрен». Прокурор прошел войну, а не логистику продвижения пешек.

— Вот и все, — сказал он. — Нас и так мало осталось. А колбасу она теперь никогда не возьмет в благодарность. От неблагодарных. Забыла, с кем живет…

Так профессор и подружился с соседом. И у них оказалась одна общая тайна.

А без тайн разве это жизнь? Так — биография.

Профессор сам вырос в семье бедняков. И таких в стране когда-то было большинство. Это сегодня, куда ни плюнь, все из дворян, богатых купцов или золотопогонных офицеров императорской гвардии. У плебеев свои представления об элите — сколько это стоит и как называется в табеле о рангах? Профессор был не из таких.

Из бедняцкой семьи закончил школу, поступил в медицинский институт и перед войной его закончил. Но тут, 22 июня 1941 года, грянуло.

Чуть ли не первым на той войне санитарным поездом, назначенный наскоро его начальником, он повез раненных на восток. Но далеко они не умчались. Уже под Барановичами, в первый или второй день войны, эшелон разбомбили вражеские самолеты. В ошметки.

Молоденькие медсестички в панике побежали подальше от поезда. А он — за ними, крича, что надо вернуться и нельзя бросать, пусть и расквашенный, состав. И тут, неподалеку, на их еще одно несчастье, оказался отряд войск НКВД.

— Ты трус и паникер, — сказал ему майор, еще не видевший наступавшего врага в лицо, но знающий, как он выглядит по мирному времени. — Бросил свой поезд и удрал. Становись у ямы, нечего и некогда здесь разбираться.