Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

В 1961 году Михаил Александрович тяжело заболел, перенес инсульт. Было обострение диабета, коматозное состояние. Врачи запретили работать ночами, только днем. Такая работа его не удовлетворяла. Он нервничал, с раннего утра звонил секретарю райкома; телефон, посетители и прочие дела не оставляли времени для работы днем.

Однажды оказал: «Скорее бы кончить вторую книгу «Они сражались за Родину», а там уже немного останется. Будет трилогия». Об этом мечтал в последние дни…

– Обратитесь, – разрешил командир.

– Здравствуй, корреспондент! Не узнаешь? – Пожилой, моих лет офицер протянул руку, называя меня запросто на «ты».

Я замялся:

– Не могу припомнить…

– Эх ты, а еще земляк. Комсомолию архангельскую помнишь? Ну вот… Ваську Трешннкова не забыл?

Как мне было не помнить его? Но как он изменился! Не скажи он свою фамилию, мне бы и в голову не пришло, что передо мной весельчак, песенник и большой забияка Вася Трешников, непременный выдумщик и балагур. И, уже не спрашивая разрешения у полковника, мы обнялись и расцеловались. Полковник улыбался:

– Раз такое дело, давайте-ка завтракать. Садись, батальонный комиссар!

Во время завтрака друг моей юности рассказал, что после моего отъезда из Архангельска на учебу в Москву покинул Архангельск и он, Трешников. Был он долгое время в Сибири и на войну, в подмосковные леса попал с подразделением сибиряков. Он читал нашу газету, частенько видел там мою фамилию, поэтому знал, что я нахожусь в одной с ним армии, но встретиться со мной никак не удавалось. И вот я в части, где воюет батальонный комиссар Трешников.

Рассказывая о себе, он открыл свою полевую сумку и вытащил оттуда небольшую фотографию, пожелтевшую от времени, но очень еще отчетливую:

– Узнаешь?

Я взял фотографию в руки и ахнул:

– Да ведь тут друзья, комсомольцы двадцатых годов!

С фотографии улыбались три паренька. Первый – в кубанке и с трубкой в зубах – Михаил Шолохов. За его плечами не было еще ни «Тихого Дона», ни «Поднятой целины», поднявших впоследствии имя писателя до широкой мировой известности; вторым был Георгий Шубин – талантливый паренек из онежских лесов, уже много лет печатавшийся в Москве. На учебу в Москву он уехал из Архангельска на год раньше меня. Третьим, в клетчатой кепке, был я…

– Знаешь, эту фотографию я потерял в тридцатом году и не смог ее разыскать, – говорю я Трешникову. – А кто снимал – убей, не помню. Да как она к тебе попала?

– А в Сибири сталинградец один подарил ее мне. Может, помнишь Сашу Воропаева? Вы с ним на Сталинградском тракторном работали. А потом он к нам в Сибирь подался. Он мне честно сознался, что «упер» у тебя эту фотографию. Ну, я и выклянчил у него.

– Вот оно что!.. Ах ты, Саша, Саша, сталинградский дружок! Ну, Васька, тебе не отвертеться от меня: хочешь не хочешь, а фото это ты должен мне вернуть. Я дам фотографию нашему армейскому корреспонденту, попрошу переснять и вручу тебе копию.

– Коли так, – бери «путешественницу».

Так фотография снова очутилась у меня в руках. Не удалось мне дать моему товарищу копию с нее: вскоре в одном из боев он погиб. Давно умерли Шубин и Воропаев…

Сейчас, когда пишутся эти строки, перед моим мысленным взором возникает апрель 1925 года, маленькая комнатушка на верхотуре, на углу Неглинной и Кузнецкого. Это – редакция только что созданного нового молодежного журнала…

Я достаю из шкафа чудом сохранившийся первый номер этого журнала. На обложке – красные знамена в языках пламени. На фоне пламени и знамен название журнала: «Комсомолия». Литературно-художественный журнал МК РЛКСМ. № 1».

В первом номере: М. Шолохов – «Бахчевник», рассказ; Г. Шубин – «Из повести о юнрабселькоре»; И. Молчанов – «Стихи о Севере»; И. Владимирский – «Песня о Тане», поэма; В. Кудашев – «Тю-Тю», очерк – и фамилии других, начинавших тогда комсомольских писателей. Многих сейчас нет уже в живых…

Когда делался первый номер «Комсомолии», я исполнял в редакции обязанности секретаря. Учась в Государственном институте журналистики, я проходил тут практику.

На секретаре лежала обязанность принимать рукописи, править корректуру, составлять ведомость на гонорар и самому же быть кассиром. Секретарь редакции в те времена был, что называется, «и швец, и жнец, и на дуде игрец».

В один из апрельских дней в редакцию пришел коренастый паренек в лихо заломленной, видавшей виды «кубанке» и в потертом пальто нараспашку. Он вытащил из бокового кармана рукопись и положил ее на стол. Это был рассказ «Бахчевник», под которым стояла подпись еще ничем не знаменитого автора: «М. Шолохов». Мы с А. Жаровым прочли рукопись и тут же отправили ее в набор.

Жили мы тогда, надо прямо сказать, не очень «сытно». На двенадцать рублей студенческой стипендии в месяц много не разживешься. Я настоял в издательстве, чтобы нам, авторам первого, не вышедшего еще в свет номера, дали аванс. Назавтра я выплачивал первый по номеру гонорар Шолохову, Шубину и – себе. Втроем мы плотно пообедали, а затем отправились в редакцию «Журнала крестьянской молодежи» на Воздвиженку. Здесь, во дворе редакции, «поймал» фотокорреспондент этого журнала и сфотографировал.

Кто был этот фотограф, я не запомнил. Забыл в дальнейшем и про фотографию, которую «взял на память» мой сталинградский дружок.

А после того как фотография нашлась, я уже с ней не разлучался. Я возил ее на дне моего армейского чемодана по странам, куда кидало меня суровое военное время. Теперь, в связи с наступающим сорокалетием нашего комсомола, я решил опубликовать это фото.

…1925–1929 годы. По путевке комсомола мне, тогда комсомольцу, рабочему корреспонденту газеты «Гудок», пришлось работать сначала в юношеском секторе издательства Моссовета «Новая Москва», а затем (после объединения издательств) – в издательстве МК ВКПб «Московский рабочий».

Жизнь столкнула в те годы меня, еще молодого по возрасту и опыту редакционной работы, с писателями и поэтами разного возраста и направлений. В числе их был и Михаил Шолохов.

Хотя прошло более полувека после выхода первого сборника «Донские рассказы», очень памятна работа над подготовкой его к изданию, в которой активно участвовал и Михаил Шолохов.

«Как степной цветок, живым пятном встают рассказы т. Шолохова, – писал в предисловии к сборнику А. Серафимович. – Просто, ярко и рассказываемое чувствуешь – перед глазами стоит. Образный язык, тот цветной язык, которым говорит казачество. Сжато, и эта сжатость полна жизни, напряжения и правды.

Чувство меры в острых моментах, и оттого они пронизывают. Огромное знание того, о чем рассказывает. Тонкий, охватывающий глаз. Умение выбрать из многих признаков наихарактернейшие.