Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Что ж ответить? Придется сказать, что Шолохову было жаль убитого офицера…

Тов. Сирота (курсы колхозников): – Мне, как грузчику, литературу читать приходилось мало. Но Шолохова читал, потому что мне – партизану – интересно было о тех событиях, в которых участвовал, прочитать. Между грузчиками был у нас разговор о «Тихом Доне» Шолохова. Ребята говорят: «Парень не знает, откуда ветер дует».

Тов. Литинский подчеркивает, что суровым предупреждением звучат слова писателей о том, что «Тихий Дон» не вооружает их для классовой борьбы. Казаков описывать так, как описывают пейзаж, нельзя. Надо показать свое отношение к описываемым событиям. Объективизм же – путь очень опасный.

В заключительном слове тов. Шолохов признал, что часть выступавших товарищей делала верные замечания, в частности тов. Апресян. Товарищи говорили, что «Тихий Дон» нравится разнообразным социальным группам. «Я это знаю по письмам, – говорит тов. Шолохов, – задумывался над этим, стараюсь доискаться корней того, например, что за границей меня переводят всюду, и эсеры дают положительные аннотации роману».

Основное объяснение этому тов. Шолохов находит в том, что в «Тихом Доне» «не лежит четко линия отрицания». «Влияние мелкобуржуазной среды сказывается, – признается тов. Шолохов. – Я это понимаю и пытаюсь бороться со стихией пацифизма, которая у меня проскальзывает».

«Я внимательно присматриваюсь к рецензиям на роман и должен сказать, что за границей меня не приемлют безоговорочно, как, например, Пильняка. Белогвардейская печать дает преимущественно отрицательные отзывы».

«Правильно говорил тов. Макарьев, что я описываю борьбу белых с красными, а не борьбу красных с белыми. В этом большая трудность. Трудность еще в том, что в третьей книге я даю показ вешенского восстания, еще не освещенного нигде. Промахи здесь вполне возможны. С читателя будет достаточно того, – закончил тов. Шолохов, – что я своеобразно покаюсь и скажу, что сам недоволен последними частями романа и хочу основательно обработать их».

Отвечая на вопросы читателей, т. Шолохов сказал, что третью книгу романа он закончит к осени этого года.

1930 г.

Рассказывает бывший председатель первого Вешенского колхоза

В 30-е годы – годы коллективизации – партия послала на Дон 40 человек в счет двадцати пяти тысяч коммунистов, направленных в сельское хозяйство страны. Среди них был балтийский моряк Андрей (Або) Плоткин, который возглавил первый в станице Вешенской колхоз. Жизнь Плоткина вешенского периода, как и жизнь П. Лугового, П. Красюкова, И. Корешкова, легла в основу образа Семена Давыдова из «Поднятой целины ». А. Плоткин и по сей день дружен с вешенскими казаками и с писателем Михаилом Шолоховым, с любовью говорит о товарищах-коммунистах, о делах колхозных, хотя жизнь давно оторвала его от сельскохозяйственных дел – он директор Расторгуевского гипсобетонного комбината.

Агентство печати «Новости » (АПН) предлагает читателям воспоминания А. Плоткин а о Шолохове, о совместной с ним работе в Вешенской.

Было это на Дону в бурные годы коллективизации. С Михаилом Александровичем Шолоховым нас породнило то общее дело, которое вместе с партией мы отстаивали. Семь лет я работал в Вешках и четыре года в городе Миллерово. На протяжении этих лет мы часто встречались у нас в колхозе, на партийных конференциях, совещаниях, у писателя дома.

Передовые, преданные делу партии казаки активно шли в колхозы, поддерживали борьбу с кулачьем. Но остатки разгромленной контрреволюции тормозили это движение. Вот тогда, в конце января 1930 года, в Вешенский район прибыли 40 коммунистов из числа двадцатипятитысячников. Среди них был и я. Меня назначили председателем Вешенского колхоза.

Мы не были специалистами сельского хозяйства. Шестнадцатидневная подготовка научила нас немногому. Знания давала сама жизнь, кипучая, напряженная. На ходу решали самые важные задачи, на ходу учились, допускали ошибки, исправляли их. Но вера в дело партии победила – колхозы построили. И главный свидетель и памятник тем дням, как писал однажды мой друг Петр Луговой, тоже двадцатипятитысячник, – «Поднятая целина» Шолохова.

Мою первую встречу с писателем я запомнил на всю жизнь.

В нашем районе коллективизация была уже завершена. В состав колхоза входили хозяйства станицы из шести близлежащих хуторов. На колхозном базу много было быков, лошадей, сельскохозяйственного инвентаря. Первая посевная прошла успешно, зазеленели яровые, зачернели пары. Без межей! Впервые на казачьих землях! Наш колхоз готовился к страдной поре – сенокосу, уборке созревающих хлебов.

На организацию общественного питания в поле нужны были деньги, а колхозная касса – пуста. Где взять деньги?

Колхозники и посоветовали: «Сходи, мол, к Шолохову. На соседней улице живет. Он человек простой, последним поделится». Я на дыбы: как я, «социалистический сектор», да пойду за помощью к «частному лицу»?! Но идти пришлось.

Вместе с Михаилом Александровичем жили его мать Анастасия Даниловна – обаятельнейшая женщина, вечно в домашних хлопотах, ласковая, приветливая, безгранично любившая сына; жена Мария Петровна, верный его спутник, и двое ребятишек – Светлана и Алик. Навстречу мне вышел Михаил Александрович. Познакомились.

Помнится, с каким интересом он расспрашивал о колхозе, о делах, казаках, о работе двадцатипятитысячников. Тут я и подоспел со своей просьбой. Смотрю, поднимается он, не говоря ни слова, достает деньги и протягивает мне. Я пообещал, как только уберем зерновые, вернуть долг. Шолохов и впоследствии частенько выручал нас, двадцатипятитысячников. Расстались мы в этот день, как давно знакомые.

«На огонек» к Шолохову мы заходили часто. Семья эта всегда привлекала нас гостеприимством, скромностью. Более дружной и любящей семьи мне не приходилось встречать.

В быту Михаил Александрович скромен и непритязателен. Одевался всегда в защитного цвета гимнастерку, галифе. Зимой ходил в золотистой кубанке и солдатском полушубке. Он к нему здорово привык. Однажды, когда он пришел в гостиницу «Националь» (он встречался здесь с постановщиками «Поднятой целины»), Шолохов подвел меня к шкафу и говорит: «Вот посмотри, я купил себе замечательный кожан». Он вынул из шкафа кожаный реглан и надел его. Пальто сидело на нем хорошо. Полюбовавшись, он отложил обновку и надел старый, видавший виды полушубок, а в пальто я никогда не видел его и в Вешенской.

С вечной трубкой (он и меня приохотил – из Англии привез мне в подарок хорошую трубку) Шолохов любил рассказывать многое из того, что знал, видел, читал. А еще больше умел слушать. Он умел слушать так, что собеседнику казалось очень важным все, о чем он говорит писателю. Это свойство не многим дано. Вот и шли к Шолохову простые люди со своими делами, обидами, за советом, за помощью.