Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Никогда не забыть мне той неизмеримой радости, которую испытал я в день моего шестидесятилетия, когда мне передали поздравительную телеграмму от Михаила Шолохова, присланную из Вешенской: «Поздравляю с днем рождения, обнимаю, целую моего стареющего друга. Мужайся и не унывай. Твой Михаил Шолохов ».

Не забуду еще одной телеграммы от него. 26 декабря 1964 года я поздравил его с наступающим Новым годом и закончил телеграмму известными словами Пушкина: «Прошу разрешения крепко обнять Вас с надеждой увидеть на холмах Грузии…»

В ответ я получил телеграмму: «Надеюсь обнять дорогого академика на холмах Грузии беспечальной летом этого года. Сердечный привет. Шолохов ». Однако летом 1965 года он не смог приехать в Грузию. Приехал лишь в августе 1968 года. Поездил по Западной Грузии, несколько дней провел с чаеводами. Его избрали почетным членом натанебского колхоза. Вместе с колхозником Константинэ Гуджабидзе, четверо сыновей которого погибли в борьбе с фашистами, посадил мандариновые деревья. Шолохов принял близко к сердцу горе колхозника. Будучи военным корреспондентом на Южном, Юго-Западном и Западном фронтах, он собственными глазами видел ужасы войны, с таким мастерством описанные в «Науке ненависти» (приключение Виктора Герасимова), «Судьбе человека» (трагедия Андрея Соколова), романе «Они сражались за Родину». Да и сам он во время войны пережил много горя. Вражеская бомба у него на глазах убила семидесятилетнюю мать, фашистские мины взорвали дом, в котором он жил, сгорела вся его библиотека… Понятно, что человек, перенесший столько бед, к тому же еще большой писатель, не мог остаться глухим к горю отца, потерявшего сыновей.

И была в этом какая-то шолоховская символика, когда в натанебском колхозном саду он сажал мандариновые деревья в память четырех не вернувшихся домой братьев!

Но самое драгоценное, что сеет Шолохов своим творчеством на мировых меридианах, – это человечность, человеколюбие, гуманизм, правда, идея нового мира, высочайшая слава советской литературы. Если бы не было Горького и Маяковского, для мирового величия советской литературы достаточно было бы имени одного Шолохова. Его можно поставить только в один ряд с гигантами художественного мышления. Он так далеко раздвинул границы нашего искусства, что стал первым среди современных писателей. Его проза своим мастерством доставляет нам такую же радость, как прекрасная музыка.

Эпос Шолохова, как Бетховен, затронет неизведанные чувства, как Моцарт, изумит, как Верди, взволнует и вызовет восторг, как Шопен, превратит в колосса, будь ты самый немощный человек, как Бизе, выведет на людную площадь, чтоб опьянить любовью, как Чайковский, обласкает и согреет лиризмом, как Палиашвили, очарует и внушит мысль, что прозе, как и музыке, доступно все.

Таков эпос Шолохова! Некоторые сравнивали его прозу с полифоничной музыкой, усматривая между ними родственные связи… Я не знаю, как будет доказано это сходство, но в этом сравнении интуитивно чувствую истину. Однако оставим параллели. Справедливее будет считать шолоховскую прозу полифонической по ее естественным течениям, внутреннему звучанию и многоголосию фраз. Подобно полифонической музыке шолоховская проза чарует читателя многообразием тонов. Это своего рода музыка, песня, только тот, кто поет, служит музе Аполлона как поэт и как музыкант. Шолохов в своем творчестве глубоко музыкален и потому он поэт, нарушивший обычные границы между прозой и поэзией, передавший формы прозы поэзии, оставив при этом в неприкосновенности ее внутреннюю суть. Полифоничная проза – внутренняя стихия поэтического таланта Шолохова, сила которого так оригинально раскрылась в «Илиаде» донского края. Раскрылась как новый эпос, как первенец современности.

Шолохов настолько своеобразен, оригинален и исключителен, что я не вижу, с кем бы его можно было сравнить. Он – несравненный писатель! Единственное возможное сравнение выражается следующей формулой: Шолохов – Гомер XX века. Его эпос – эпос XX столетия!

В начале тридцатых годов на улице Горького, неподалеку от Центрального телеграфа, открылась книжная Лавка писателей, очень быстро завоевавшая популярность. Частыми посетителями Лавки были не только маститые, но и молодые писатели, любившие и ценившие книгу. Сюда нередко заходили Демьян Бедный и А. Новиков-Прибой, Ив. Новиков и Л. Леонов, Бруно Ясенский и Иван Евдокимов, С. Кирсанов, Б. Пастернак, Вл. Лидин…

Лавка оказывала писателям большую помощь в подборе нужных книг, в комплектации библиотек. В числе многих случаев вспоминается, например, и такой.

В один из летних дней, когда я занимался разбором книг, ко мне подошел один из наших работников и сказал, что меня кто-то спрашивает. Это был Михаил Шолохов. Я узнал его сразу, так как не раз видел в Союзе писателей, слышал его выступления на литературных вечерах, которые в те годы устраивались очень часто.

Шолохов был в зеленом полувоенном костюме и с неизменной трубкой в руке. Он приветливо улыбался.

Я пригласил гостя в писательскую комнату, чтобы показать ему редкие книги, автографы. Разговор о них нас так увлек, что я даже забыл спросить о цели прихода писателя в Лавку. Шолохов сказал, что хочет подобрать здесь нужные ему книги по философии, начиная с древнейших времен и кончая нашими днями.

– Конечно, – заметил он, – прочитать все невозможно, но я хотел бы иметь в библиотеке самое важное и ценное из того, что написано великими учеными мира.

Он искал книги только крупнейших философов, популяризаторские издания его не интересовали.

Я с охотой взялся помочь писателю.

– Начнем с работ классиков марксизма-ленинизма? – спросил я Шолохова.

– Конечно, – ответил он. – Это основа основ. У меня произведения Маркса, Энгельса и Ленина есть, но могут быть пропуски. Поэтому подбирайте все, что найдете необходимым, не страшно, если попадутся дублеты. Мы их потом отсеем. Обратите внимание на сборники.

Его интересовали книги, в которых были собраны высказывания классиков марксизма о литературе и искусстве, о войне, о диалектическом и историческом материализме. Он хотел, чтобы такие издания у него всегда были под рукой. Кроме того, Шолохов просил подобрать и все вышедшие тома ленинских сборников – в первую очередь те из них, в которых публиковались философские работы Владимира Ильича. В то время эти сборники были библиографической редкостью, найти их было не так просто.

Шолохов говорил мало, но его высказывания о книгах, о философах, его оценки были яркими и точными.

Условившись о принципах отбора книг и о сроках, Михаил Александрович попрощался и ушел. Он спешил на заседание правления Союза писателей.