Василий Митрофанов - С крылатыми героями Балтики

- Что ты, согнувшись, все время разглядывал на полу кабины, когда выполняли "горку"? - спросил Меркулов после полета. - Хотел посмотреть на твою физиономию, но так и не смог.

- Ничего не разглядывал. Выпрямиться не мог.

- Я так и подумал. Пассажир не то что летчик с управлением в руках. Иначе было бы невозможно пилотировать.

Теперь я не только теоретически понимал, в чем тут дело, но и убедился практически. Кроме натренированности и физической выносливости большое значение имеет неожиданность действий самолета для пассажира, внезапно оказывающегося во власти обрушивающихся на него больших сил. Подобно зазевавшемуся человеку в трамвае во время резкого поворота или остановки, который теряет равновесие, в отличие от человека, изготовившегося встретить поворот.

После посадки слегка шумело в ушах, чувствовал себя немного оглохшим. Никаких внешних перемен во мне никто не заметил. Этот полет для меня был полезен и только тем, что дал реальные (а не понаслышке) представления о действии перегрузок на пассажира, благодаря ему я повысил свою авиационную грамотность, чтобы успешнее лечить летчиков.

Вернулась из Новой Ладоги 3-я эскадрилья. Теперь весь полк был вооружен, как и прежде, только "яками". Боевые полеты продолжались с неослабевающей напряженностью. Вскоре еще раз довелось убедиться, что в работе авиационного врача нет мелочей.

Как-то мне показалось странным, что Слепенков по выходе из самолета стал придерживаться за плоскость. Немного постояв, он брал кого-либо из стоявших рядом под руку и, о чем-то разговаривая с ним (возможно, только для видимости), шел вместе, как бы продолжая придерживаться для большей уверенности. Наблюдалось все это, как правило, после полета с высшим пилотажем. Подобного у Слепенкова прежде не было. Я не мог это объяснить его привычкой. Тут, несомненно, было что-то новое. Оно чем-то вызвано. Но чем? рассуждал я про себя, хорошо зная характер летчика Слепенкова. Он относился к числу тех, кто никогда не жаловался на свое здоровье. Чтобы вызвать таких на откровенность и выяснить то, что могло интересовать меня как врача, приходилось действовать осторожно, с учетом многих обстоятельств.

Безотлагательно начатая мною беседа один на один у командира дома привела прямо к цели. Я. 3. Слепенков сказал, что временами его что-то поташнивает, а иногда бывает неустойчивым горизонт, особенно когда "повертишься" в воздухе.

Договорились: в ближайшие дни командир летать не будет. Наметили на завтра поездку в лабораторию авиамедицины, чтобы посоветоваться со специалистами, в том числе и с доктором М. С. Лукашкиным - прекрасным знатоком болезней уха, горла и носа. Согласившись, Я. 3. Слепенков в конце беседы все же добавил, отшучиваясь: "Пустяки, доктор, пройдет".

На следующий день после нашего разговора в медпункте, где я в тот момент находился, раздался телефонный звонок. Взяв трубку, я услышал встревоженный голос старшего лейтенанта Завражина, дежурившего оперативным на КП полка: немедленно к командиру, он ранен в воздухе.

Спросив, где командир, я бросил трубку и помчался к нему домой, прихватив медицинскую сумку. Давила обида: наша договоренность Слепенковым нарушена. Он все-таки полетел.

В комнату к нему я не вошел, а влетел, бесцеремонно распахнув дверь. Вижу: Слепенков лежит на кровати, прикрывшись простыней до пояса. В руках у него книга. При моем внезапном появлении он удивленно заулыбался.

- Вы ранены? - выкрикнул я.

- Вот сумасшедшие! Кто это сказал? Я же просил медицину не беспокоить, а вызвать сапожника. Вот жду. Сапог, мерзавцы, повредили, а я цел, - сказал командир, переключая мое внимание к его сапогам под столом. У одного из них был оторван каблук, поврежден задник. И я решил, что Слепенков ранен в ногу.

- Можете осмотреть, если сомневаетесь, - сказал он, откинув простыню, продолжая улыбаться.

Летчик действительно был невредим. Меня крайне удивило, как могла уцелеть нога при таком попадании пули в сапог.

- Без каблука я, понятно, прихрамывал, и не в меру заботливые решили все-таки подослать доктора. Ну что ж, позвоните оперативному. Пусть не распространяют нелепостей.

Я так и сделал. Снял трубку и сказал Завражину что тревога, к счастью, напрасна.

- Нельзя было иначе, доктор. Болеть теперь некогда, особенно командиру, ответил Слепенков на мое замечание о нашей договоренности.

Я понял, что без вмешательства свыше командира не удастся показать специалистам. Он к самому себе беспощаден. Этого я не учел вчера. На мой вопрос о самочувствии ответил:

- Все в порядке. То, о чем говорил в прошлый раз бывает изредка.

Счастливый видеть командира невредимым, я поинтересовался, что же произошло в воздухе. - Самое обычное для летчика на войне. Одного срубил, а второй успел стрельнуть по мне, да неудачно как видите. Тем более что сам он тут же вспыхнул от удара Ткачева. Два - ноль в нашу пользу, хотя их было вдвое больше. Вот и все.

Пользуясь хорошим расположением Я. 3. Слепенкова, я спросил, было ли страшно видеть, как фашист послал в него пулеметную очередь.

- А как же! Только в воздушном бою некогда увлекаться этим чувством. Работы много. И требует она присутствия духа. - Немного помолчав, он добавил, оживляясь: - Понимаете, доктор, "страшно" - это, пожалуй, не то слово. Вернее сказать - боязно. Страх деморализует. Это недопустимо. А вот боязнь, наоборот, мобилизует. Это то, что надо. Это рабочее состояние летчика в бою. Там объективная диалектика проявляется так же четко, как и жестко: не ты врага, так он тебя. Поэтому не зевай, бойся упустить момент ударить первым...

Вернувшись на медпункт, я позвонил В. Н. Корневу. Примерно через час мы встретились в его кабинете на территории Лесотехнической академии. Главный умел поддерживать своих врачей. Он при мне же доложил по телефону командующему. М. И. Самохина мы знали как требовательного и взыскательного военачальника. Но он был и заботлив. Авиационные врачи чувствовали эту его черту. В интересах дела через В. Н. Корнева мы нередко прибегали к его вмешательству.

Я. 3. Слепенкову в приказном порядке запретил летать впредь до освидетельствования и решения врачебной комиссии.

- Пожинаю плоды собственной неосторожности со своим доктором, - сказал Яков Захарович, направляясь со мною в лабораторию авиамедицины.

- Служба, товарищ подполковник. Она не делает скидок на дружбу.

- Узнаю наставления неугомонного Феди. Как ни печально, в принципе вы правы, конечно, - согласился командир.

В итоге тщательного обследования у Слепенкова нашли выраженное расстройство вестибулярного аппарата. Вестибулярный аппарат имеет прямое отношение к представлениям летчика о положении его тела и самолета в пространстве, особенно в условиях слепого полета и при выполнении фигур высшего пилотажа. Я. 3. Слепенков вынужден был временно уйти с летной работы. Его перевели в Москву, в инспекцию авиации ВМФ.