Георгий Сырма - Внимание: граница!

Советско-японский пакт о нейтралитете был заключен весною 1941 года сроком на пять лет. Однако мы уже знали, чего стоят для агрессоров подобные пакты. События показывали, что Япония только ждет удобного момента для нарушения пакта… Не открывая военных действий, японские империалисты, тем не менее, незаконно задерживали и топили наши суда в дальневосточных водах.

Летом сорок первого года наш отряд, от рядовых до командиров, помимо усиленной пограничной службы, занят был напряженнейшим строительством защитных сооружений.

Невеселые сводки приходили с фронта. Трудное это было время для каждого из нас. И командиры, и бойцы-пограничники — все рвались на фронт. Казалось, будь мы там, в гуще событий, что-то сумели бы исправить, сделать лучше. Я, как мог, объяснял нетерпеливым, что они нужны Родине здесь, на этой не очень-то спокойной границе. А сам ждал ответ на свой рапорт, отправленный на имя наркома внутренних дел. НКВД отказал в моей просьбе отправить меня на фронт. Но я не успокоился и через некоторое время направил новый рапорт, где, казалось мне, неопровержимо доказывал, что нужен именно там, на фронте. Я указывал на то, что имею большой боевой опыт, а на границе мною уже воспитаны опытные заместители.

Однако и на этот раз я получил не только отказ.

Только летом сорок второго года получили приказ о формировании дивизии для отправки на фронт.

Дни и ночи сидели мы в штабе, вновь и вновь придирчиво обсуждая каждую кандидатуру. Нужно было и на фронт отправить людей закаленных, опытных, и на границе оставить тех, кто сможет хорошо воспитать и обучить прибывшее пополнение.

Списки были составлены. Однако приказа об отправке на фронт наших пограничников все не было. Только в ноябре получили мы этот приказ.

24 ноября 1942 года в зале нашего клуба, отстроенного самими пограничниками, собрались будущие фронтовики. Зал был переполнен. Пограничники сидели, стояли, заполняли все уголки зала. Коричневые от зимнего загара, закаленные морозами и жарой лица. Люди, проверенные опасной и трудной жизнью пограничника. Многих из них я знал в лицо, не раз разговаривал с ними. Всех нас граница спаяла в одну крепкую, дружную семью.

— Ну, что, товарищи, споем на прощание нашу любимую!

— Споем!

Я запел:

Мощный хор в полторы тысячи голосов подхватил:

Пел отряд, пели свою любимую песню защитники дальневосточной земли, прощаясь с ней надолго, а кто-то и навсегда.

Но вот песня кончилась, наступила тишина. Я поднялся на трибуну.

— Товарищи, — сказал я, — друзья мои! От имени командования, партийной и комсомольской организаций разрешите передать вам коммунистическую благодарность за честную, справедливую и самоотверженную службу по охране границ Дальнего Востока… Преодолевая препятствия, борясь с метелями и дождями, невзирая ни на какие трудности, несли вы почетную вахту на границе. И Родина не забудет этого! Так не посрамите же чести своего отряда и его знамени в суровых боях на фронте! Будьте достойны двадцати восьми гвардейцев и героев-севастопольцев. Да здравствует наша великая Родина-мать, наша партия!

Трехкратное «ура» заставило дрогнуть стены нашего клуба.

Наутро группа в полном походном снаряжении выстроилась для отправки на фронт. Небо было пасмурное, дул ветер, накрапывал дождь. Лица бойцов были суровы.

Я проводил пограничников и вернулся в штаб. В гарнизоне было непривычно тихо и безлюдно. «Когда же и мне разрешат выехать туда, где решается судьба страны?» — думал я, глядя в окно на опустевший гарнизон.

Разгром гитлеровских войск под Сталинградом произвел большое впечатление на японское командование. Положение на нашей границе стало гораздо спокойнее, и я решился подать третий рапорт. Через некоторое время меня неожиданно вызвали в Москву.

Была зима 1943 года. Советскому командованию нужны были данные о вооружении и планах гитлеровских войск.

Вместе с группой товарищей я отбыл из Москвы в район Курска.

Войсковой разведке удалось узнать не только намерение фашистского командования о крупном наступлении с орловского и белгородского плацдармов, но и точно установить день и час вражеского наступления.

За успешное выполнение специальных заданий командования Красной Армии был награжден орденами и медалями ряд военнослужащих и работников Комиссариата внутренних дел. В том числе орденом Красного Знамени был награжден и я.

Наступление немецко-фашистских войск на Курской дуге провалилось. 12 июля 1943 года части Красной Армии, измотав и обескровив противника, перешли в решительное контрнаступление.

Среди геройски сражающихся красноармейцев были и те, кто еще недавно стоял на дальневосточных рубежах.

Дорогой читатель, в книге, которую ты только что дочитал, нет выдуманных событий. Изменены только некоторые имена и фамилии по вполне понятной причине. Георгий Иванович Сырма, автор данной книги, не только свидетель, но и активный участник событий. Многое не вошло в эту книгу, а между тем вся жизнь этого человека интересна, потому что он рос вместе со своим народом и своей страной — рос в революционном движении, в гражданской войне, в чекистской работе на границе, в сражениях с басмачами и самураями, в борьбе с фашизмом.

В 1912 году (молодой Сырма работал тогда в пекарне) за участие в митинге протеста против Ленского расстрела был он брошен в николаевскую тюрьму. На допросе у него потребовали: «Назови зачинщиков, смутьянов в вашей пекарне!» «Не знаю таких. Не замечал», — твердил молодой пекарь. Тогда его посадили в камеру строгой изоляции.

«Как-то недавно, — вспоминает Георгий Иванович, — был я на экскурсии в Петропавловской крепости. Показывали нам, экскурсантам, одиночные камеры — каменные мешки, в которых и двух шагов сделать нельзя. Молодым людям было все это в диковинку. А вот я в таком карцере провел восемнадцатилетним парнем две недели без воздуха, без света. Одно отличие — в Петропавловской крепости в камерах деревянные топчаны, а в николаевской тюрьме лежак такой же цементный, как стены. Ворочался я на цементном своем лежаке и одно только думал: „Неужели нет такой силы, чтобы все это переменить?! Чтобы весь этот мир наизнанку вывернуть?!“ На что угодно, кажется, пошел бы — на мучения, на смерть, только бы перевернуть несправедливый этот мир!»

В 1914 гаду Сырму в числе неблагонадежных отправили на фронт. Он был смелым человеком, этого не могли не признать даже царские офицеры, которые наградили его двумя Георгиевскими крестами — редкой наградой, за особую храбрость.