Павел Лавут - Маяковский едет по Союзу
- Название:Маяковский едет по Союзу
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советская Россия
- Год:1978
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Павел Лавут - Маяковский едет по Союзу краткое содержание
Автор книги ездил с Маяковским по стране в 1926–1930 гг., помогая ему в организации многочисленных творческих вечеров.
Книга представляет собой воспоминания, освещающие главным образом работу поэта в пути: тут и встречи его с попутчиками по вагону, и беседы с молодыми начинающими литераторами в гостиницах, и публичные выступления в разнообразных аудиториях. Приводится ряд ответов на записки, поступавшие из зала. Очень ценен материал, раскрывающий источники отдельных произведений, созданных непосредственно в дорожной обстановке.
Книга дает представление о кипучей работе поэта и о большом влиянии поездок на творчество Маяковского. Автор подробно пишет о последних днях жизни поэта, приводит факты, позволяющие полнее и ярче воссоздать облик Маяковского — поэта, человека, гражданина.
Маяковский едет по Союзу - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Когда в августе мы направились в Крым, Маяковский в коридоре вагона огорошил меня вопросом:
— Вы не помните, на Врангеле была черная черкеска или белая?
Я растерялся: что же, он меня проверяет? Я было даже обиделся.
— Не помню точно, — ответил я нехотя. — Кажется, черная. И ушел в купе. Владимир Владимирович за мной.
— Не дуйтесь, — сказал он мягко. — Я просто так спросил.
Думаю, что в эти дни окончательно оттачивалась шестнадцатая глава. Если бы я засвидетельствовал, что Врангель был не в черной черкеске, а в белой, то в поэме, надо полагать, осталась бы все равно черная — не только из-за переклички двух «чер» (черная черкеска), а потому, что именно этот штрих хорошо вяжется со всем обликом «черного барона».
Хлопнув дверью, сухой, как рапорт, из штаба опустевшего вышел он. Глядя на ноги, шагом резким шел Врангель в черной черкеске.
…Утром следующего дня, после бегства врангелевцев из Севастополя, в город вступила Красная Армия. Маяковский требовал подробностей, которые я мало-помалу припоминал.
Впоследствии, читая эту главу, поэт рассказывал слушателям ее происхождение:
— У нас часто пишут, особенно молодые товарищи, о подвигах в гражданскую войну, а они в те годы еще под стол пешком ходили. Писать надо только о том, что знаешь, или делать такие вещи в порядке личных ассоциаций. Этот рассказ моего знакомого проверялся мной несколько раз — на случай ошибок или увлечений рассказчика — и моих тоже. В проверенном виде он положен в основу главы. Я считаю такой метод правильным. Я беру конкретное лицо и нарочно упоминаю фамилию и даже имя и отчество. Как я объясняю, почему «тихий»? Во-первых, чтобы было доверие к автору: автор знает, о ком говорит. Сперва я написал «грустный», но товарищи отговорили: «Он не грустный». Пробовал и «знакомый». Но это ни к чему не обязывает, знакомых много, и разных. «Тихий» — не значит, что он разговаривает шепотом. Но по сравнению со мной, скажем, он тихий.
По рядам прокатывался смех. И Маяковский добавлял:
— Вот он сидит в зале — посмотрите и убедитесь! — показывал на меня (так бывало не раз).
При этих словах я обычно вылетал из зала, переходя дослушивать за кулисы, а потом предъявлял «претензию».
Всю поэму Маяковский читал на людях сравнительно редко — ведь не назовешь публичными чтения поэмы у него на квартире (дважды). Упомяну лишь такие вечера, как 18 октября 1927 года в Красном зале Московского комитета партии для актива, потом 20 октября и 15 ноября в Московском Политехническом музее, 26 октября в зале Ленинградской капеллы и еще несколько чтений в Москве. Это, пожалуй, все.
Придя в Политехнический, он прежде всего констатировал:
— Народ пришел полностью. Значит, интересуются.
С трибуны он заявил:
— Товарищи! Я прочитаю вам свою новую поэму «Хорошо!». Хотя эта вещь сделана к десятилетию Октябрьской революции, но мне бы хотелось, чтобы она не была временным явлением, а имела бы права гражданства на долгие и долгие годы. Я считаю, к какой бы дате ни была написана вещь, она должна быть интересна и в дальнейшем, а тем более — такая большая вещь на такую большую, волнующую тему.
Он разбил чтение на две части, с перерывом посредине. Окончив поэму, сделал второй перерыв и затем отвечал на записки.
Вечер затянулся до полуночи.
В других случаях, когда на афише значилось чтение поэмы, она исполнялась автором с купюрами, а то просто читалось лишь несколько глав, которые давали представление о поэме. В оставшееся время Маяковский читал другие стихи и тем самым шире знакомил слушателей со своим творчеством, с разнообразием жанров. Именно этот принцип был основой его программы.
Когда поэма читалась с сокращениями, то чаще всего включались 2, 3, 4, 5, 6, 7, 14, 16, 17 и 19-я главы.
Если среди множества других стихов звучали две-три главы из «Хорошо!», то, как правило, они выбирались из шести: 3, 4, 6, 7, 17 и 19-я.
В отрывках поэму слушали многие города: Москва — свыше двадцати раз, Ленинград — около десяти раз, Баку, Ялта — по семь раз, Ростов и Тифлис — по четыре, Одесса, Киев, Днепропетровск, Свердловск, Вятка — по три, Харьков, Пермь, Казань, Новочеркасск, Симферополь — по два, Запорожье, Таганрог, Армавир, Бердичев, Житомир, Винница, Севастополь, Ессентуки, Пятигорск, Кисловодск; в Крыму — Ялта, Алушта, Гурзуф, Симеиз, Мисхор; на Кавказе — Сочи, Гагра, Хоста — по одному разу.
Владимир Владимирович радовался тому, как принял поэму московский партактив. Успешно прошел вечер и в Политехническом. Задолго до вечера Маяковский беспокоился, дойдет ли юмор, например, таких строк.
— Керенский где-то? — Он? За казаками. — И снова молча. И только под вечер: — Где Прокопович? — Нет Прокоповича.
Все доходило. Аудитория понимала и принимала поэму: ее героику и юмор, ее лирические отступления, призывные лозунги и, наконец, бытовые сцены. В авторском исполнении поэма звучала особенно выразительно.
Просто, строго и вместе с тем широко, вдохновенно читал Маяковский первые строки «Хорошо!»:
Время — вещь необычайно длинная, — были времена — прошли былинные.
Потом — переход к едва заметной напевности:
Это время гудит телеграфной струной, это сердце с правдой вдвоем. Это было с бойцами, или страной, или в сердце было в моем.
В первой половине второй главы, приглушенно-отдаленным голосом, отрывисто и напряженно выделялась каждая строка:
«Кончайте войну! Довольно! Будет! В этом голодном году — невмоготу».
Последнее слово как бы «отбрасывалось».
Другую строфу поэт «мелодировал» на мотив «Марсельезы», пародийно подчеркивая образ «Керенского-Бонапарта».
Забывши и классы и партии, идет на дежурную речь. Глаза у него бонапартьи и цвета защитного френч.
Вся четвертая глава проходила под дружный хохот аудитории. За «усастого няня» Милюкова Маяковский говорил густым басом, а за Кускову — срывающимся контральто. Он то понижал голос до самых низких нот, то поднимал его до резкого писка:
Ах, няня-няня! няня! Ах! ― и произносил с утрированной четкостью, протяжно завывая последнее «ня», с глубоким вздохом восклицая: «Ах!» Можно сказать, он просто играл эти места:
«Саша! — Душка!» ― когда говорил в нос, с нарочито поддельной «актерской страстью».
Читая почти всю главу в гротесковых, пародийных тонах, он в конце обращался интимно к публике, после короткой паузы, слегка скандируя:
Быть может, на брегах Невы подобных дам видали вы?
Совсем другим тоном произносил поэт слова: «я, товарищи, — из военной бюры. Кончили заседание — тока-тока…» ― сдержанным шепотом, чуть хрипловато.
При чтении шестой главы подчеркивался ее героический пафос. Тут почти не было игры. Шел естественный, полный значимости рассказ о всемирно-историческом событии. Лишь иногда, не нарушая основного стиля, поэт выделял отдельные строки.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: