Павел Лавут - Маяковский едет по Союзу

Потом шли новые стихи. Я говорил уже, что часто одна и та же вещь называлась по-разному: в афише, с эстрады и в книге. Так и здесь, например, стихотворение «Чудеса» объявлялось с эстрады «Ливадия», а в афише «Мишка, как тебе нравится эта рифмишка?»; «Венера Милосская и Вячеслав Полонский» — в афише «Разговор с Венерой Милосской о Вячеславе Полонском»; «Даешь изячную жизнь» — в афише «Даже мерин сивый»; «Канцелярские привычки» — в афише «Мусье Гога»; «За что боролись?» — в афише «Слух идет, бессмысленен и гадок» и т. д.

Даже одна и та же тема по-разному выглядела в афишах. Например, «Даешь изячную жизнь» имеет четыре варианта названий, «Мое открытие Америки» — три варианта. Маяковский изобретал все новые и новые тезисы — весьма острые и разнообразные.

Зная и любя Ленинград, Владимир Владимирович с восторгом рассказывал о достопримечательностях этого города. Восторги Маяковского в первую очередь относились к архитектурному ансамблю Александрийского театра [27] Ныне ― Государственный академический театр им. Пушкина. . Проезжая по площади Зимнего дворца, он буквально упивался:

— Много видел городов в мире, но такой красивой площади не знаю. Она еще потому приятна, что не заграничная, а — своя.

Однажды на извозчике мы направлялись из «Европейской» в Дом просвещения на Мойку, мимо гостиницы «Англетер», где повесился Есенин.

Владимир Владимирович насупился, просил объехать:

— Не могу мимо «Англетера». — Тут же стал вспоминать причуды Есенина. — А жалко его!

В Колонном зале Дома просвещения Маяковский говорил о месте поэзии в рабочем строю, о воспитании хорошего вкуса у читателей. Он сослался на такой пример:

— Один мой знакомый рассказывал, что лет пять-шесть назад его младший брат читал неприятным хриплым басом наизусть «150000000». Он умолял брата прекратить чтение. Ему неприятно было слушать. А теперь, когда ближе познакомился со стихами, его не оторвешь от них. Почти все наизусть знает. Вас ждет такая же участь! — закончил поэт, указывая на зал, под дружный смех.

Этим знакомым оказался я, стоявший в эту минуту у колонны. Стремительно изменив позицию, я тут же укрылся за ней.

После выступления мы зашли поужинать в ресторан «Европейской». За соседним столиком сидели Л. Авербах, Ю. Либединский, А. Фадеев. Решили соединить столы.

Около часа ночи Маяковский предложил Фадееву прогуляться, и мы долго бродили по Невскому. Их разговор главным образом касался советской литературы. Посвящали друг друга в творческие планы…

Невский совсем опустел. Лишь изредка промелькнет одинокий пешеход…

Жалобы не очень приятно писать, да и самих жалобщиков считают, как правило, людьми вредными, дотошными.

Путешествуя, Маяковский не раз прикладывал руку к этому виду «творчества». Это — принцип. Это борьба с косностью, разгильдяйством, грубостью. Я бы причислил многих жалобщиков к активным людям, во всяком случае Маяковского.

Недаром поэт писал: «…увидев безобразие, не проходите мимо…»

Уж полночь близится… Владимир Владимирович очень устал. Позади — два горячих выступления. Томимся в ресторане «Европейской», дожидаясь официанта. Наконец он явился, однако лишь затем, чтобы попросить нас перейти в другой зал.

— А почему здесь нельзя? — спрашивает Маяковский.

— Здесь для иностранцев, — таинственно-торжественным тоном преподнес официант.

— Странно, им можно, а нам нельзя, мы на задворках, что ли? Чем мы их хуже? Можно просто совместить и своих и гостей, наконец? Или предупредили бы, мы бы не стали подниматься на шестой этаж, — раздраженно внушал Маяковский. — Откажемся на время от роскошных блюд, — предлагает он, — и закажем скромные яичницы. Дело пяти минут.

Мы перешли в соседний зал. Вот тут только и начались настоящие муки голода. Неоднократно напоминали официанту, но тщетно. Владимир Владимирович не выдержал, вскочил с места и потребовал книгу жалоб. И это нигде и никогда не опубликованное произведение заняло целую страницу большого формата.

— Теперь пишите вы! — неожиданно предложил Маяковский, вручая мне свою ручку.

— Лучше вас я не напишу, что можно еще прибавить?

— Шут с вами, не пишите, лентяй, но расписаться подо мной вы обязаны!

— Это — пожалуйста. Жаль только, что не под стихами, но все равно — соавторство.

В Михайловском театре шли генеральные репетиции пьесы, вернее, композиции-инсценировки, сделанной по поэме «Хорошо!».

Еще в декабре 1926 года Управление ленинградскими академическими театрами обратилось к Маяковскому с предложением написать пьесу к 10-летию Октября. В апреле 1927 года он прочел в управлении первые восемь глав поэмы «Октябрь» (первоначальное название «Хорошо!»). Эти главы и легли в основу пьесы «Двадцать пятое октября 1917 года».

Представление было задумано как синтетическое: оно включало в себя музыку, хор, кино, радио и пояснительный авторский текст.

Летом этого года Маяковский ездил в Ленинград читать готовые главы комиссии академических театров по празднованию Октября, а в августе работал над композицией с режиссером Н. В. Смоличем, в Крыму.

Несколько раз он бывал на генеральных репетициях и остался недоволен.

В журнале «Рабочий и театр» Владимир Владимирович поместил заметку, в которой выражал все же уверенность, что спектакль получится. В те дни, решавшие судьбу спектакля, он, очевидно, колебался, огорчался, но надеялся. А перед отъездом в Москву сказал:

— Нет, это не то, надо сделать настоящую пьесу!

Премьера инсценировки состоялась 6 ноября. За три дня до этого Маяковский уехал из Ленинграда, тем самым, мне кажется, он выразил свое окончательное мнение о спектакле.

Я знаю: глупость — эдемы и рай! Но если пелось про это, должно быть, Грузию, радостный край, подразумевали поэты.

Когда в Москве грянут морозы, в моих родных местах будет еще тепло. Люблю ездить на юг зимой. Если позволит время, задержусь в Грузии до нового года, — сказал Маяковский, собираясь в дорогу.

Владимир Владимирович, как всегда, деловит, подтянут. В ростовской гостинице он разложил свои вещи и первым делом отдал гладить костюм.

— Нельзя же в самом деле выходить на люди в мятом!

Выступление за выступлением: Ростов, Новочеркасск, Таганрог. Иногда по два-три раза в день. Любопытное совпадение: в Таганроге вечер состоялся в тот же день, что и в прошлом году и в том же самом клубе кожевников — 25 ноября. Нынешняя программа в основном включала новую поэму.

Слова поэта, обращенные в прошлом году к малочисленной аудитории, возымели свое действие: таганрожцы «выправили свою неловкость» — народу явилось вдвое больше, чем в прошлом году, и Владимир Владимирович воспринял это событие буквально с детской гордостью. Здесь же, после вечера, я получил экземпляр поэмы «Хорошо!» с авторской дарственной надписью. Потом книга исчезла. Произошло следующее.