Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

Момент внезапности нападения, на который фашисты возлагали большие надежды, не принесет им победы. Никакие силы не отвратят их конечной гибели.

Андрей ушел от нас в тот же вечер, опешил к кому-то из своих товарищей. А я, прочитав сообщение чуть ли не в десятый раз, обдумывала, как его распространить. Оно весьма кстати сейчас, когда начинают угонять людей на заводы в Германию. Враг идет на все, чтобы достичь своей цели — посеять неверие в боеспособность наших сражающихся войск и создать своей армии новый ореол непобедимости.

В финансовом отделе, в так называемой «общественной опеке» и в карточном бюро у меня уже есть надежные помощники. На них я и рассчитываю.

Была у Николая Дмитриевича в магазине. Обрадовался, говорит, что собирался прийти ко мне. Хлопот у него с нарядами на хлеб много, нелегко оформлять и получать эти крохотные пайки.

Первая фраза, которой встретил меня: «Что радостного принесли?» Глаза его, голубые, откровенные, смотрели доверчиво и требовали правдивого ответа. Были мы вдвоем в подсобном помещении, я молча дала ему сообщение. Догадался, на радостях растерялся и даже покраснел оттого, что с уст у него сорвалось:

— Я бы вас за это расцеловал!

Разговору нашему начали мешать, и я ушла. Николай Дмитриевич сказал, что зайдет ко мне на этих днях в бюро метрик. Связи с людьми у него неплохие, можно на них рассчитывать.

Анастасия Михайловна на месте не сидит, все время на людях, ходит по селам, занимается пресловутым «обменом». Обрадовавшись тому, что услыхала от меня, она не мешкая собралась в дорогу.

С работы я вернулась до сумерек. Не могу сейчас сидеть дома. Надо как можно скорее оповестить кого смогу о радостных новостях и избавить от неверия тех, к чьему сердцу оно протянуло холодные когти.

Пошла к людям! Плачут почти в каждой семье: в Германию, как и объявлено было, «мобилизуют» (забирают насильно с помощью полицаев) всех безработных: мужчин, не имеющих детей женщин, молодежь.

Придешь в управу, и глаза бы твои не глядели. Истощенные, голодные, измученные и заплаканные, стоят под присмотром полицаев «предназначенные», то есть пойманные, для отправки в Германию, в неволю. Они с узелками, уже без паспортов. Отсюда их под надзором полицаев и эсэсовцев погонят к эшелону. Говорят, на вагонах эшелонов сделаны огромные надписи: «Украина посылает своих лучших сынов и дочерей в прекрасную Германию в благодарность за освобождение».

Как рассказывают те, кто сбежал, захваченных везут в вагонах для скота. Гнусные надписи эти они и прочесть-то не могут, так как на станциях их не выпускают, чтобы не разбежались.

В каждой семье с ужасом ждут конца дня. Мужчин забирают по ночам, женщины пользуются «привилегией» — их вызывают через управу и полицию.

Под окном, возле которого я поставила свой столик, наблюдаю сейчас такие сцены, которые леденят душу. Право же, можно позавидовать мертвым. Вновь регистрирую их десятками и по утрам часто не встречаю того из соседей, с кем виделась накануне.

Хмурый и неспокойный сегодня день. Солнца нет. Да и к чему оно, когда рыдает вся улица? Мама прощается с соседями. Завтра вот так же она, быть может, будет с рыданиями провожать меня.

Летят из дальних краев дикие гуси. Даже странно: гуси! Как будто ничего не изменилось, все осталось таким, как было. Природа верна себе, и нечего тут сетовать.

Вдоль улицы тащились несколько телег, — везли «мобилизованных» женщин с детьми (по особому списку, «для изоляции»). За ними по тротуару шли мужчины (впереди и позади полицаи). Это — очередная партия вывозимых на чужбину.

А в небе летели гуси и кричали по-весеннему. Возвращались на Украину.

Весна-то будет. Но какая весна…

В сегодняшнем номере газеты на первой странице крупным шрифтом напечатано сообщение о том, что на площади Богдана Хмельницкого повешены несколько «саботажников» за «коммунистический дух», за «открытое проявление нежелания ехать в Великую Германию».

А люди, понятное дело, не хотят ехать в Германию и прибегают к различным уловкам. Они выписываются из дома, скрываются у родственников и знакомых, быстро устраиваются на любую работу. Девушки выходят замуж за пожарников, работников так называемой УСМа (Управление судостроительных материалов) и других предприятий, где мужчины и их жены получают броню.

Началась — это мне отлично известно — полоса экстренных браков. Маленькие дети и грудные младенцы — тоже повод для того, чтобы не попасть в список «подлежащих к отъезду». Пригодятся, значит, метрики усыновлений и рождения, будет еще одна спасительная лазейка.

«Работающим», чтобы еще больше прижать их голодом и привлечь в Германию, уменьшили недельную выдачу хлеба на 200 граммов.

Болит голова: весь день нервничала. Шумит в ушах, а виски точно в обручи зажаты.

Когда насмотришься на то, что творится вокруг, наслушаешься рассказов о нескончаемых бедах, болит не только голова, но и душа.

Сегодня, когда я была в городе, там под конвоем отправляли на вокзал еще несколько партий «мобилизованных».

Через улицу, под присмотром эсэсовцев, прогнали шеренгами что-то около сотни мужчин-евреев. Измученных, ободранных, непохожих уже на людей, с помертвевшим взглядом запавших глаз — словом, живых скелетов. На их спинах, поверх ветхой одежды, белой краской намалеваны шестиугольные звезды. На рукавах черные повязки с надписью белыми буквами — «юде». Гнали их на какую-то работу. Замучают, доведут до полного истощения, а потом расстреляют.

Идут они по мостовой босиком, как по раскаленному железу, не поднимая глаз. Вот вдруг сняли с голов шапки и кепки. Что случилось? Ага, это мимо прошел немецкий офицер. А через несколько шагов та же картина: снова шествует «юберменш». Словечко-то какое: «сверхчеловек», господин «обычных» людей. Боком вам выйдет эта спесь!

Прохожие, такие же бесправные, как и эти бедняги, смотрят в землю, чтобы не выдать обуревающие их чувства. Я заставила себя закрыть глаза, остановилась. Спокойствие, спокойствие, никаких выходок!

Тащатся и тащатся по городу, в одиночку и группами, «обменники». В узлах преимущественно картошка. Комиссионные магазины закрыты, все разграблено и вывезено в райх. Съестное — на вес золота. Иногда увидишь вдруг некое чудо: витрину с накрытым столиком, на котором — мясные блюда, хлеб, печенье. Но тут же тебя заставит отвернуться от всего этого надпись: «Hyp фюр Дейче». Поскорее — прочь, горло сжимает злость.

Дети на тротуарах «кончают» учебный год. Вот как это выглядит, если прислушаться к их возгласам на улицах:

— Сига-ре-ты-ы «Гу-у-у-ния»…

— Сигареты «Леванте», «Леванте»… Кому сигареты «Леванте»?