Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

Александр Михайлович, мой бывший начальник, а теперь заведующий бюро метрик городской управы, приглаженный и напомаженный, суетился, поблескивая лысиной. Я вспомнила зиму, общие думки про хлеб. Прежде, бывало, я боялась его страшного с голодухи вида. Теперь он немного ожил, окреп. Причин для этого, как пояснил он мне, две: достоверное сообщение о том, что второй сын живой и отступил с Советской Армией, и отпавшая необходимость в его преклонном возрасте ежедневно отмерять ногами по 14 километров.

Пока он объяснял и мы делали пометки на выданных нам образцах, меня так и тянуло к пачкам метрик о рождении и усыновлении, приготовленных для пробных записей. Тут же лежали дубликаты. Александр Михайлович отсчитывал каждому документы, а мне бросил: «У меня к вам есть личное дело».

Завы расходились. Александра Михайловича куда-то позвали, и я осталась одна. Минута — и стопка метрик завернута в газету и лежит уже в моей сумке-авоське под книжками. Вернулся Александр Михайлович.

— Отсчитайте себе нужное количество на дубликаты, а я снова отлучусь ненадолго.

Спокойно отсчитала. Взяла, конечно, побольше: такой удобный случай вряд ли повторится.

— Ну, как работается? — спросил, вернувшись, мой начальник. — Одни? Регистратор на посылках? Как огород?

— Вот собираюсь принести вам овощи. Скажите, пожалуйста, адрес.

— А я вас как раз об этом и хотел попросить. Заранее благодарю вас, спасибо, спасибо.

Отдала ему официальный документ с просьбой выдать книги метрик, еще немного поговорила о том о сем. В это время кто-то зашел в бюро, и Александр Михайлович сказал, показав на меня:

— Это мой регистратор по Куреневке. Очень веселый человек.

— Пускай наши враги печалятся, — смеюсь я.

Шла домой в хорошем настроении. Еще бы! Совещание принесло мне и вещественную пользу и моральное удовлетворение.

Эта женщина явилась ко мне запросто, как к давней знакомой.

— Завтра вы будете сразу регистрировать четыре смерти из одной семьи, — сказала она спокойно, как о чем-то обычном.

У меня похолодело все внутри, и я подняла на нее глаза с немым вопросом. Затем спросила:

— Несчастье? С кем это?

— С моей сестрой.

— Когда же это стряслось?

— Случится сегодня, от угарного газа, если только вы не выручите.

— Где же ваша сестра? И почему погибнут четыре жизни?

— У нее три дочери. Надежда лишь на ваш совет и помощь. А сестра — дома. Велела мне без вас не возвращаться.

— Давайте адрес. Стемнеет — приду.

— А вы точно придете?

— Да уж придется. Ведь вы меня сделали соучастницей то ли преступления, то ли доброго дела. Ждите — Вижу по глазам, что придете.

Дает адрес, объясняет, как найти их дом. Советует идти огородами: соседи этой семьи — фольксдейче, и девушки давно им мозолят глаза. Лучше будет, если они не увидят меня, работника управы. Женщина говорит, где и когда будет меня дожидаться, чтобы я не блуждала и не была искусана дворовой собакой.

Только она ушла — получила приказ председателя перебраться на «новоселье». Для регистрации «основных актов» отведены две смежные комнаты: одна — для бракосочетаний, вторая — общая операционная, а попросту «мертвецкая». Переносила вещи и создавала «уют» в загсе.

Несколько раз вспоминала незнакомку. Как всегда в таких случаях, очень хотелось поскорее узнать, чего от меня ждут. Если действительно могу помочь, надо сделать это сразу же. Думать, колебаться и мучительно и неразумно.

Как же я была удивлена, когда, закрывая бюро, увидела рядом с собою эту женщину.

— А я за вами. Так будет лучше, а то, чего доброго, еще разминемся.

Я улыбнулась про себя: «Не верит. Сестра опять послала».

— Ну, тогда пойдемте ко мне, я домой зайду на минуточку.

— Если обедать, то…

— Мать всегда должна знать, где я.

Уже в сумерках шли на Мало-Мостицкую улицу. Горой и вдоль речки, а затем огородами. Местность была незнакомая. Кровавое садилось солнце, оно так и просилось на полотно художника. Но особенно рассматривать пейзаж не было времени: спешили. Спутница моя смотрела теперь на меня с такой откровенной надеждой, что мне становилось неудобно.

Во двор вошли с огорода. Под ноги нам кинулся черный пес, сидевший на цепи, но Полина Трохимовна (так назвала себя моя провожатая) прикрикнула на него. Пес успел раз гавкнуть и затих. Виновато помахав хвостом, нырнул в свою будку.

— Сегодня утром выл, проклятый, — прошептала Полина Трохимовна и, поглядев на соседний двор, показала мне дверь, к которой вели три ступени. Дверь эту открыла сама хозяйка, Мария Трохимовна, которая, видимо, уже давненько ждала нас.

— Вы? Ой, идите, идите скорее, почему так задержались?

И эту женщину я видела впервые. Нетрудно было узнать в ней сестру моей провожатой. Что-то общее было у них в глазах, очертании губ.

Усадив меня за стол, в красный угол, что я заметила не сразу, она тут же приступила к делу:

— Сегодня я должна наконец или успокоиться, найдя какой-то выход, или умереть вместе с детьми. Прятать их больше никак невозможно. На вас вся надежда, а если не удастся — на чугунки с углем. Легко и быстро к утру освободимся от страха. Тут думать не о чем: в Германии ни одна из них не будет. Я им дала жизнь, я же ее и отниму у них. Руки коротки у фюры!

Полина Трохимовна, наволновавшись и набегавшись за день, не выдержала. Взяла на руки своего мальчика, за которым до нашего прихода присматривала сестра, и заплакала: «Господи, сколько можно мучиться?»

Мария Трохимовна понравилась мне сразу. От нее веяло решимостью, несгибаемой волей.

— Где же ваши девушки?

— Прячутся. Позвать? — подняла моя первая знакомая мокрое от слез лицо.

Вопросительно смотрю на Марию Трохимовну.

— Потом. Разрывают они мне сердце на куски, сечется оно от мук, как и волосы.

Спустя несколько минут, успокоив сестер, я узнала о семье и грозивших ей опасностях. Мария Трохимовна искала выход в верном направлении. Она говорила мне:

— Понимаете, через два-три дня за Верой придет полиция, через какое-то время — очередь за Надией, и надолго ли поставлена круглая печать Любе? Спасите сейчас Веру, помогите Надии уменьшить возраст, придумайте, пожалуйста, как можно спасти Любу. Не бойтесь. Я знаю вас давно, знаю, какой вы человек. А дети, мои должны оставаться со мной все, или же все мы…

— Надия ходила на регистрацию в эти дни?

— Нет, потому что мы в самом начале уменьшили ей годы в домовой книге. Через суд получим на днях новую метрику. Старую, значит, я будто бы потеряла. Взять новую нужно обязательно, так как проверять будут еще не раз. Свидетели уже есть. Осталось написать заявление.

— Завтра же напишу. А как с Любой? — опросила я.

— Пока что «работает», есть круглая печать. Они у меня целыми днями на огороде, но справка о работе для Любы обеспечена на все время, пока будет в силе…