Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

Вздохнув, она умолкла. Я нетерпеливо спросила:

— А где сейчас спасенный?

— Слава богу, выздоровел. Какое-то время жил у нас как родственник. Мы пустили слух, что он вместе с мужем возвратился из плена. Во время первой переписи один знакомый моего мужа помог этому матросу — Кузьмин его фамилия — получить паспорт. Мы его прописали, и Кузьмин вскоре ушел из Киева.

Метрика была давно готова, дубликаты написаны. После некоторой паузы женщина добавила:

— Январь выдался какой-то особенный. Перед этим муж вырвался из плена, в ту памятную ночь прибился к нам Кузьмин. Не до регистрации было!

Мальчик, осмелев, подошел ко мне и попросился на руки. Мать улыбнулась, когда я начала с ним играть, а затем, когда кто-то зашел в загс, забрала детей и начала прощаться. Я молча и крепко пожала ей руку. Возле двери она оглянулась, и взгляд ее выразительно оказал: «Я вам доверяю. Вот не знаю почему, но доверяю».

…Бабий Яр. Длинные, глубокие, извилистые яры, где когда-то на Ивана Купалу и на зеленый праздник троицы женщины жали серпами высокую траву. Теперь это яры смерти, могилы для бесчисленных жертв.

За окном сереет. При свете зари видны кусты душистого табака, посаженного мамой, чтобы всегда напоминали о сыне. Кусты эти на редкость пышные. Мама говорит, что это хороший признак: живой, значит, Гриць, воюет.

Прилечь досыпать не придется: к восьми часам утра вызывают в городскую управу. Председатель городской управы Форостовский созывает совещание заведующих бюро метрик всех районов Киева. Что-то он нам скажет?

Когда я пришла в городскую управу, там в приемной сидели трое заведующих. Поздоровавшись, села и я. В коридоре тихо и уныло, служащие ступают по коврам на цыпочках. Они вытягивают шеи, словно потревоженные гуси, и внимательно прислушиваются. К чему?

Но вот вышел личный секретарь председателя:

— Господа, пройдите в зал. Господин председатель сейчас выйдет.

«Господа», втянув головы в плечи, тихонько последовали за ним в зал. Я задела стул в одном из последних рядов, и стук их растревожил. Головы заведующих повернулись в мою сторону с немым осуждением. А мне так хотелось засмеяться и нарочно стукнуть еще разик!

Сели. Мужчины (если их еще можно так называть) — справа, а мы, три женщины, слева. Тишина в зале угнетающая, за окном мертвый город (радио перестало горланить). Мои соседи — по преимуществу дряхлые чиновные души, выуженные оккупантами из каких-то архивов канцелярии. Они расселись и притихли то ли от уважения, то ли со страха и благодарности, что еще разрешается дышать в таком, видите ли, «почетном месте». Ах вы старые грымзы!

Первыми нарушили тишину женщины. Одна из них была подвижная, молодая, вторая — намного старше, но с претензией на «вторую молодость», со вкусом одетая, совсем не ко времени, она кокетливо закинула ногу на ногу. Каблуки на туфлях высокие, чулки шелковые, туго натянутые.

Между женщинами завязался разговор о том, где и что можно купить на базаре или получить в обмен и как пронести, чтобы немцы или полицаи не отобрали. Подвижная женщина (в прошлом начальник станции) рассказала о своем последнем путешествии в дальний район. Ей удалось раздобыть и благополучно пронести два килограмма масла. Действительно посчастливилось. Ведь по приказу гебитскомиссара киевлянин имеет право в один прием приобрести для пропитания одну курицу, десять яиц, десять килограммов овощей, литр молока, половину буханки хлеба и ничего больше. Все остальное подлежит конфискации, а ослушников бьют резиновыми палками по деликатному месту.

— Пронести масло можно. Было бы что нести! Взять какую-нибудь непрозрачную баночку, лучше всего жестяную, до половины, а то и больше набить ее маслом, а сверху залить молоком. Это не вызовет подозрения, если банка небольшая. Я так и сделала. — В глазах моей «коллеги» горели хитрые огоньки. Она мне понравилась.

— Моя соседка тоже схитрила. Налила в грелку растительного масла и привязала ее к животу. Три литра масла пронесла! — с восторгом рассказывала вторая женщина.

И мне пришла в голову мысль такого же рода, но поделиться ею не успела; вошел «сам» председатель, а за ним, изогнувшись в виде вопросительного знака, тот же секретарь.

Председатель взошел на подмостки — небольшую сцену. Вот оно, так близко, лицо предателя и блюдолиза. Полное, холеное, с неспокойными глазами, которые не могут долго сосредоточиться на чем-нибудь и бегают, шныряют. Он крепкого телосложения, но подвижной, выше среднего роста. В своем новом, добротном костюме с искрой, покроя «новая Европа», напоминал холеного пса. За «хозяев» глотку готов перегрызть, пока власть в их руках. А там… позорная ждет его участь.

Окинув всех безразличным взглядом, Форостовский прищурился и обратился к правому крылу:

— Э, господа, вид у вас не тот… не заведующих браками. Слишком уж траурный, угнетенный. Э, надо подтянуться. Выше головы, больше блеска в глазах, больше жизни.

И он, показывая, поучая, выпрямился, поднял голову, повел плечами. А за ним, как по команде, не сводя с него глаз, несколько заведующих повторили те же движения. Картина!

— Вы же, господа, венчаете. Да, да, венчаете, — опять пошутил председатель, а затем рассказал о своей «личной» беседе с бургомистром Удде относительно бракосочетаний, которые надлежит совершать как важный, серьезный акт. Прочитал постановление по этому вопросу. Теперь браки должны оформляться в торжественной обстановке, чтобы молодые запомнили этот знаменательный день своей жизни.

Регистратор будет называться «уполномоченным по заключению актов брака», а брачная запись — «протоколом». Жених и невеста должны приходить с двумя свидетелями. Уполномоченный произносит перед молодоженами речь; комната для бракосочетаний будет смежная с бюро загса, а то и отдельная, «чтобы радость с печалью не обнимались». Нужно поставить в этой комнате диван, украсить ее цветами, коврами и прочим. Чем дальше, тем с большим наигранным воодушевлением говорил председатель. Говорил цветисто, смакуя фразы, точно сам собирался обвенчаться и ощущал всю торжественность этого события. Видимо, хорошо позавтракал и теперь дал волю своему языку.

Но что же сей сон значит? Я объясняю его так.

Это — новый фокус для маскировки поражений, понесенных ими в июле под Воронежем. Еще одна грубая уловка с целью как-то успокоить население, предотвратить «массовый саботаж оккупированных». Значит, в конечном счете можно расценить наше совещание как отрадное явление, свидетельствующее о неудачах врага? Видимо, так.

Председатель нас долго не задерживал. Из управы пошли в городское бюро метрик за новыми образцами «Записей о браке», вернее, за изменениями и поправками, которые нужно внести в прежние документы.