Борис Духон - Братья Старостины

Опять сработала «палочка-выручалочка». Он, оказывается, когда-то сам играл в футбол. Вскоре я, тоже облачась в белый халат, принимал участие во врачебном обходе и записывал, кому и что массировать. Кроме того, я должен был ежедневно проводить в мужском и женском корпусах оздоровительную гимнастику, или, сказать проще, физзарядку.

Хочу подробнее рассказать, как воспринималась больными эта оздоровительная процедура, особенно в женском корпусе. Прежде всего, она была принудительная, так как за отказ от нее больной выписывался из лазарета. Контроль за этим возлагался на дежурных по корпусам. Освобождались только тяжелобольные и

лежащие с высокой температурой. Еще на подходе к помещению я слышал нецензурную брань в мой адрес. Особенно едкой и колючей она звучала, когда ее произносили женщины. При входе на меня смотрели злые лица. Я делал вид, что этого не замечаю, и бодрым голосом приглашал приступить к занятиям. В ответ раздавалось кашляние, сморкание, потом сползание с коек и, наконец, медленное появление к месту занятий. Женщины были молодые и старые, лохматые и стриженые, но все очень худые. Большинство было одето в мужские рубашки и кальсоны. Если бы могли, они, наверно, меня избили. Я же, стараясь быть приветливым и доброжелательным, приступаю к занятиям. Вначале прошу вдохнуть и выдохнуть, потом поднять руки на уровень плеч. Возникает первый конфуз — у некоторых кальсоны спадают вниз, и они судорожно стараются удержать их на уровне хотя бы колен, а когда дело доходит до приседания, большинство падают на пол и, кряхтя и ругаясь, едва поднимаются. В дальнейшем я это упражнение исключил и обходиться стал в основном ходьбой на месте, поворотами влево-вправо и сгибанием вперед-назад. Я сам понимал, что дополнительная физическая нагрузка больным полуголодным людям принесет вместо помощи вред. Намекал об этом Дмитраеву, но он не хотел отказаться от своего нововведения, одобренного высшим начальством. Поэтому в дальнейшем я эту «оздоровительную гимнастику» сократил до минимума. Примерно то же происходило и в мужском корпусе.

Вспоминаю из моей «медицинской практики» еще один курьезный случай, он относится уже к лечебному массажу. У нас в лазарете находился на излечении хронический больной. Говорили, что он сделал себе «мастырку», то есть умышленно нанес членовредительство, чтобы не выходить на работу. Лежал он более полугода, и никакое лечение ему не помогало. Ходил он на костылях, потому что опираться на одну ногу не мог. И вдруг Дмитраеву пришла в голову мысль — попробовать лечить его массажем. Это поручили мне, и я направился к больному. Это был полуграмотный мужчина из какой-то мордовской деревни с хитроватым лицом, возраста около 50 лет. Когда он показал мне свою ногу, я был поражен: ничего подобного в жизни не приходилось мне видеть. Вместо ступни была какая-то бесформенная шероховатая глыба, жесткая, как кора

дерева. От лодыжки к коленному суставу шла ровная глянцевитая палка с жестким кожным наслоением вместо икроножной мышцы. Такая же «палка», но более массивная, шла к тазобедренному суставу «Что же с этой „мостолыгой“ смогу сделать?» — подумалось мне. Больше месяца два раза в день мял, растирал и тискал я своего пациента. При этом он непрерывно продолжал охать, стонать и дергаться. И вдруг стали проявляться первые признаки восстановления. Ступня и коленный сустав слегка начали поддаваться сгибанию, появились эластичность и зачатки образования мышечной ткани. Дальше оживление пошло еще заметнее. Об этом заговорил медицинский персонал. Дмитраев с удивлением рассматривал больного и покровительственно улыбался мне. Как-то на очередном сеансе, оглядываясь по сторонам, мой мордвин стал совать мне хлеб. Я отказался от проявленной ко мне благодарности за мои старания, но он шептал: «Бери, бери! Только перестань больше массировать, а то меня на работу выпишут». Я опешил. Дальнейшей судьбы его не знаю, так как внезапно наш лазарет был переведен в другое место.

Я вновь работаю в отделении строительства металлургического комбината. Освоился с бытом и нравами лагерной жизни. Образовалась своя компания, в нее входит бывший генерал-майор Чусов, образованный, симпатичный, уже пожилой человек. Работал с Тухачевским, за это и сидит. Хорошо знал Корка, Эйдемана, Гамарника. Много рассказал о них интересного. Коля Протопопов — совсем молодой красивый весельчак, любил женский пол, за что и пострадал. Осужден за связь с враждебно настроенным буржуазным элементом. Причиной этого, как он говорил, послужило его знакомство с одной иностранной журналисткой, которая, возвратившись домой, написала нелестную статью о СССР. Валентин Михайлович Шульман — острослов и любитель хорошо покушать, чего здесь был лишен начисто. Как-то он поведал мне о своем затаенном самом большом желании. Я ожидал, что он скажет — до отвала наесться чем-нибудь вкусненьким, но он прошептал: «Повесить Сталина». Были и другие, входившие в наш кружок.

Подходил к концу 1944 год. Я уже числился «производственным придурком» — так на лагерном жаргоне называли тех, кто не работал на общих работах.

Свидание

Я был «правой рукой», как меня называл мой тезка Петр Павлов, вольнонаемный инженер-электрик. Я комплектовал и доставлял электрооборудование на участки, где он командовал на его монтаже. Местом нашего пребывания было здание конторы, которое примыкало к огромному крытому складу, в котором хранились все виды оборудования и материалов. Здесь же под открытым небом стояли огромные катушки с различными марками проводов и кабелей. От жены получил письмо, она извещает, что добилась выезда ко мне. С волнением жду этого дня. В лагере свидание разрешается не более 20 минут. Слышал, что за попытку устройства его в рабочей зоне строго наказывают — отправляют в штрафные лагеря или на длительный срок сажают в штрафной изолятор. У нас еще такого случая не было, боимся Кулеша. Кулеш — один из наших надзирателей. Имеет прозвище — Лютый. Я его знаю, он дежурит в нашей строительной зоне, а при входе в лагерь стоит как Цербер и вытаскивает из строя провинившихся.

Я рассказал Петру Павлову о приезде ко мне жены, и он сам предложил мне свои услуги в организации свидания здесь, хотя он тоже рисковал. Проведение в зону строительства людей без пропуска запрещалось. Я без колебания согласился, слишком велик был соблазн.

Наступил долгожданный день. Завтра до прихода охраны и нашего появления Зоя будет в нашей конторе. Мы сидели в маленькой комнатушке с завешенным окном и наперебой делились всем, что произошло с нами за эти годы. Павлов тактично оставлял нас наедине и изредка приходил узнать, нужно ли нам что-нибудь. И вот вместо очередного появления Петра перед нами стоял Кулеш, за его спиной виднелось испуганное лицо Павлова. Я встал. Не глядя на меня, спросил жену: «Вы кто?» И повернувшись ко мне, сказал: «А вы можете уйти». Я вышел.