Борис Духон - Братья Старостины

Криволучье

Покидаю Нижний Тагил. Кончался 1947 год. Этап по разнарядке ГУЛАГа, направления не знаю. Вновь пересылка. Народу мало, несколько человек едут в одно место. Позднее узнаю, это сифилитиков перевозят в инфекционную больницу. Становится не по себе. Пользовались одной кружкой, висевшей на цепи у бачка с водой, и мисками, почти не мытыми, стоявшими стопкой на столе.

Поезд медленно, с длинными остановками, идет в сторону Москвы. Опять «столыпинское» купе. У нас внизу теснотища, на верхней полке «хозяин» купе, напротив его «шестерка», здоровенный мужичища с ту нова-

тым лицом. Вторая «шестерка», тоже здоровяк, находится среди нас. Обе «шестерки» очень боятся своего шефа, подобострастно и беспрекословно выполняют все его распоряжения. Шеф, то есть хозяин, — худощавый молодой блондин с интеллигентным лицом. Интеллектуально явно выше своих прислужников. Я это понял из разговора, когда он выяснял, кто его спутники, сидящие внизу.

Меня поражали его влияние на своих подчиненных, каждый из которых мог придавить его, как котенка, и особенно отношение к нему охранника. Он быстро появлялся при каждом его вызове и выполнял все его просьбы. Охранник позволял ему и его помощникам входить в другие купе вагона и даже в соседние вагоны по договоренности с другими охранниками.

Когда «хозяин» стал выяснять мою личность, я назвался бывшим футболистом. Он оживился и с интересом стал слушать мой рассказ о футболе, поездках за границу и курьезах в игре. Он выгнал своего «визави» с верхней полки и предложил занять ее мне. А когда я с благодарностью подарил ему случайно сохранившуюся у меня спартаковскую майку, он окончательно меня зауважал и взял под полное свое покровительство. Звали его Анатолий Ладонин. Он оказался выходцем из вполне благополучной семьи, но, связавшись с темными личностями, попал в тюрьму, где находится уже несколько лет. Сейчас он «вор в законе».

В дороге он меня подкармливал. Ему охранник часто приносил буханки хлеба и свертки, завернутые в газету. Я понимал, зачем были нужны отлучки и особое отношение охранника, но вида не подавал, смешно было думать о перевоспитании. Комфорт мой продолжался более трех суток. Под Ярославлем Анатолий Ладонин и его «шестерки» поезд покинули. Я хоть и сохранил свою полку, но удовольствовался своим суточным пайком — 500 граммов хлеба, ржавая селедка и кружка кипятка.

В Туле высадили и меня. В окрестностях Тулы, у поселка Криволучье, находилось оцепление для строительства цементного завода, а рядом небольшой лагерь, куда я и был доставлен. В лагере находилось не более 200 человек, в основном обслуга и руководящий состав стройки, целиком состоящий из заключенных, в который вскоре входил и я, будучи назначен старшим прорабом строительных работ. Этой специальностью я овладевал на протяжении всех лет пребывания в лагерях.

Начинался разворот земляных работ. Шла зима, потребовалась подрывная работа. Подрывников не было, пришлось заниматься этим делом мне. Из Тулы приехал специалист, привез аммонал и бикфордов шнур, сдал под расписку на хранение, провел двухчасовой инструктаж и уехал.

Я подобрал себе помощника — Васю Волкова, сообразительного паренька. Нелепо складывалась его судьба. Рос он в многодетной бедной семье. Учился в школе, ему не было еще пятнадцати лет, когда он написал письмо Молотову В письме он просил Вячеслава Михайловича не верить газетам, что у нас все хорошо живут, а наоборот, многие живут очень плохо, просил подумать об этом и принять меры к улучшению жизни. Письмо Вася не подписал и опустил его в другом районе. Более года шли розыски мифической вражеской организации, и, наконец, по почерку был обнаружен автор письма. Короткий суд — 58-я статья, пункт 10, антисоветская агитация, срок 8 лет. Так был наказан «преступник» за мальчишеское письмо, написанное еще до войны, в 1940 году. Сейчас Васе 21 год.

Гулкие взрывы, мерзлые комья земли долетают почти до лагеря, в окнах дребезжат стекла — это результат нашей с Васьком работы. Удовлетворенно улыбается майор Зыков — начальник нашего лагеря. Грузный, с большой, круглой и коротко подстриженной головой, горячий, но быстро отходчивый человек. Ему нравится, что взрывы производят впечатление большого размаха руководимого им строительства, которое осуществляется хозяйственным управлением МВД СССР. За эту работу Зыков стал проявлять ко мне особую благосклонность, она распространялась до расформирования лагеря.

Особенно она выразилась во время очередного приезда жены на свидание. Зыков разрешил мне поставить в зоне лагеря временную палатку и освободил надвое суток от работы. В этот раз Зоя приехала с сыном. Андрюшка из ребенка превратился в голенастого мальчишку. Я сжимал его на руках, а он крепко обнимал меня за шею.

С улыбкой вспоминаю одну из картинок, связанную с подрывной работой. Посчитав все шурфы и запалив бикфордовы шнуры, мы с Васьком взобрались на край котлована, чтобы бежать в укрытие. Вдруг увидели группу людей, приближающуюся к нам. Они находились

в десяти шагах. «Назад!» — испуганно заорал я. Нужно было видеть, как эти пузаны в развевающихся шинелях и сваливающихся шапках рванули к лагерю, среди них мчался и Зыков. Говорили, что с одним из них на вахте было плохо. Это оказались гости из Тульского областного управления МВД.

Вагон дальнего следования

Вагон дальнего следования медленно ехал. Так мы называли узкую пристройку на 12 мест, с двухъярусными нарами, расположенными по стенам, и тесным проходом между ними. Здесь размещался основной состав ИТР, работающий на стройке. Среди них — главинж, как мы его называли, Александр Абрамович Гиршвельдт — бесконвойный, он днем у нас почти не бывал, где-то в хлопотах носился за зоной, а вечером донимал меня чтением своих стихов и рассказов. Он был убежден, что у него есть литературный талант. Но вирши его так и не нашли своего признания. Мы ели с ним, как говорится, «из одного котелка». Дружба наша сохранилась и до сего времени, мы звоним друг другу и встречаемся.

Сергей Иванович Леонов — архитектор-конструктор. В начале войны на фронте сделал себе самострел. Хитрец, будучи левшой, прострелил себе кисть правой руки, был разоблачен и получил 8 лет. Он научил меня строительному проектированию, что очень мне пригодилось, когда он освободился.

Кастусь Калиновский — такое прозвище получил Мироненко за внешнее сходство с героем одноименного фильма. Он был без обеих ног, ампутированных выше колен. Еще в молодости попал под поезд. По лагерю он передвигался на доске с колесиками, опираясь руками о землю. На стройку его возили на лошади по кличке Звездочка, у ней на лбу рыжей головы было белое пятно. Однажды — связанный с ней — произошел трагикомический случай. Конюхом у нее был бесконвойный, прыщавый и неопрятный заключенный Петрищев. Зыкову нравилась эта лошадка, и он иногда трепал ее за гриву, она признательно кивала ему головой. Как-то Зыков заглянул в конюшню, и ему показалось, что Петрищев собирается проявить к Звездочке свою нежную привязанность. На другой день Петрищев был этапирован, а когда при встрече с Зыковым Звездочка закивала головой, он на нее закричал: «Пошла