Борис Духон - Братья Старостины

вон, проститутка!» У нас это вызвало бурный прилив веселости. С тех пор Звездочку переименовали — завидев ее, мы говорили: «Вон едет наша проститутка».

Шло время, быстро рос основной корпус завода, начался монтаж оборудования. Закончилось строительство здания заводоуправления, электроподстанции, складских помещений и других строений. Чаще стало появляться начальство из Москвы, особенно Эйзенштадт — один из руководителей московского хозяйственного управления МВД. При встрече он останавливался и любезно разговаривал.

Чрезвычайное происшествие

Подошло время пробной работы основного агрегата — вращающегося барабана. В зоне, где идет образование цементного клинкера, температура поднимается свыше 1000 градусов. Неожиданно над этой зоной от нагрева обрушился свод из огнеупорного кирпича. Срочно из Москвы для выяснения причины аварии прибыла комиссия во главе с Эйзенштадтом. В состав комиссии входил также руководитель проектной организации, кем разрабатывался проект завода. В мой адрес из уст Эйзенштадта летели злобные слова: «Вредительство! Диверсия!» Былую любезность сдуло как ветром. Зыков отворачивался от моего взгляда.

Комиссия направилась к месту аварии. В качестве эксперта с Новотульского металлургического завода был приглашен специалист Михаил Иванович Елагин. Я плелся сзади, мрачно думая о новом сроке, а может, и еще худшем. Благин осматривал стены, на которые опирался свод, металлический бандаж, предохраняющий от распирания стен при их нагреве, качество сохранившейся кладки свода. На обращенные к нему вопросы не отвечал.

Через час все сидели в кабинете Зыкова. Несмотря на упорные возражения представителя проектной организации, Благин убедительно доказал, что работы выполнены точно по чертежам, а ошибка в проекте. Предусмотренный укрепляющий стены бандаж очень слаб — и здесь же выдал эскиз, каким он должен быть.

Через два года, встретив на Новотульском металлургическом комбинате Михаила Ивановича Благина, я благодарно сжал его руку; он, конечно, меня сразу узнал и, улыбаясь, сказал: «Уж очень вы тогда переживали, сидели белый как мел».

Как ни в чем не бывало, Эйзенштадт говорил Зыкову: «Организуйте двухсменную работу, и в самый кратчайший срок Старостин выправляет то, что натворил». При этом он, криво ухмыляясь, кивнул в мою сторону.

Через две недели, с новым бандажом, свод был восстановлен и при повторном испытании барабана держался прочно. Вскоре из Москвы прибыл директор завода — Дзюба Даниил Андреевич, представительный энергичный украинец. Он быстро завоевал наше уважение своим демократическим и доброжелательным отношением.

Появился и главный инженер — туляк Петр Васильевич Червяков, работник слабый, но Дзюба его держал так, что он ему не мешал и беспрекословно исполнял его приказания. Петр Васильевич — безвредный, облысевший пенсионного возраста мужчина. Во рту у него одиноко торчал большой желтоватый зуб. За что и получил от нас прозвище — Клык. При разговоре он часто употреблял фразу: «памятуя о том, что…» Копируя его при подъеме, мы часто говорили: «Памятуя о том, что на развод опаздывать нельзя, надо вставать». Или: «Памятуя о том, что наступает ночь, надо ложиться спать» и т. д.

В «вагоне дальнего следования» произошли значительные перемены. Ушел на этап Гиршвельдт, освободился Леонов, внезапно умер «Кастусь Калиновский». А вскоре наш маленький лагерь был ликвидирован. Всех перевели в большой, тоже в Криволучье, откуда поступала к нам основная часть рабочей силы.

Вновь комендатура, надзирательский состав, бригады усиленного режима и неразлучная подруга — статья 59. Но теперь, в начале 1950 года, кошмары страшных военных лет возникали не часто. Досаждали крысы, как-то ночью во время сна я почувствовал, что кто-то у меня шевелится. В испуге я вскочил, из кальсон вывалились два больших крысенка.

По просьбе Дзюбы меня расконвоировали, я получил право бывать в любом месте в пределах установленных мне границ и возвращаться в лагерь не позднее указанного срока. Завод готовился к выпуску продукции. Клык возложил на меня обязанности начальника ОКСа (отдела капитального строительства). Пригодились знания, накопленные при помощи Леонова. Завод расширялся — возводилась известковая печь, строилась установка для грануляции шлака, жилые дома для рабочих и служащих завода и другие объекты.

Прошел год, когда мне неожиданно объявили об этапе. Я стоял с рюкзаком за плечами на выходе из лагеря, когда появился Дзюба. Он с трудом добился отмены этапа, но расконвоирование было снято. Позднее я выяснил причину случившегося, это был рецидив на события, происшедшие у брата Николая с Василием Сталиным.

Опять ранние подъемы, длительные построения и разводы под конвоем. Быстрее стал утомляться, появился кашель, который пытался заглушить едким махорочным дымом. Подкрадывалась коварная болезнь — туберкулез. «Укатали сивку крутые горки..» Но срок приближался к концу. И вот наступил этот желанный день — 21 марта 1952 года. От звонка до звонка. 10 лет.

Возврат в Москву

Куда забросит судьба? В 20 городах проживать запрещено, в том числе и в Туле. Опять напомнила о себе «палочка-выручалочка». По ходатайству дирекции и профкома Новотульского металлургического завода перед управлением МВД по Тульской области мне была разрешена временная прописка сроком на один год с пролонгацией на последующие годы, если ходатайства будут подтверждаться. На металлургическом заводе я работал в должности заместителя начальника ремонтно-строительного цеха и одновременно был тренером футбольной команды завода. Для лишенного в правах и судившегося по 58-й статье это было неплохо.

Здесь и застала меня радостная весть о смерти Сталина. Вспомнилось заветное желание Шульмана. Не медля, пишу очередное заявление о пересмотре дела, на предыдущие ответа не было.

Летом 1954 года нахожусь перед комиссией, состоящей из представителей ЦК партии, Военной коллегии Верховного суда СССР, прокуратуры СССР. Среди них находится Терехов. Спросив о здоровье, уточнив, за что сидел, и пожелав успеха, сказали: «Завтра начнется рассмотрение существа вашего дела».

Вновь Лубянка. Комната, в которой дожидаюсь, к кому был направлен. Через стенку слышу голос: «Опять появились Старостины». Как бы за делом, появляются люди и бегло бросают на меня взгляды. В комнате на столе знакомые три тома обвинительного заключения. Опрос ведет подполковник (фамилию забыл), рядом

лейтенант и стенографистка. Полная метаморфоза, не опрос, а дружеская беседа. Иногда подполковник, переворачивая листы, сокрушенно мотал головой, произнося слова: «Мерзавцы, что делали…» Беседа длилась два полных дня. В заключение он обнадеживающе сказал: «Ждите извещения».