Анатолий Левандовский - Кавалер Сен-Жюст

Первый день, занятый делом Ост-Индской компании, прошел спокойно. Но зато день второй, 14 жерминаля, чуть не привел к полному срыву процесса. Членов правительства осведомили, что Дантон, получив слово, вложил в свою речь всю ярость и силу, на какие был способен. Он бахвалился, насмехался, дерзил, угрожал. Он призывал Сен-Жюста «к ответу перед потомством за клевету против лучшего друга народа и самого пламенного его защитника». Тщетно председатель Эрман пытался его остановить: голос Дантона перекрывал звон колокольчика и будоражил толпу на улице.

— Фукье и Эрман — изменники, — решил Бийо. — Ведь Фукье — родственник Демулена, получивший место по его протекции.

— Чего же церемониться с ними? — подхватил Колло.

Вызвали Анрио и приказали ему немедленно арестовать председателя суда и прокурора. Но тут в зал вошли Робеспьер и Сен-Жюст.

— Куда это помчался Анрио? — спросил Неподкупный.

— Арестовывать подлых Фукье и Эрмана, — ответил Колло.

— Вы безумцы! — воскликнул Сен-Жюст. — Арестовать состав суда в ходе процесса — значит дезорганизовать процесс и помочь негодяям. Вы не отдаете себе отчета в том, что делаете!

Колло гневно сверкнул глазами, но промолчал. Остальные согласились с Сен-Жюстом. Анрио вернули. Более того, несколько членов Комитета безопасности во главе с Вадье отправились в Трибунал — поддержать своим присутствием прокурора и судей.

Положение было спасено тем, что Дантон, вложивший слишком много энергии в свою речь, стал терять голос. Эрман предложил ему отдохнуть, обещая потом вновь дать слово, и утомленный трибун на это согласился.

Поздно вечером во Дворец равенства явился встревоженный Фукье.

— Что там еще случилось? — рявкнул Колло.

— Граждане, я не знаю, как быть. Подсудимые требуют вызова своих свидетелей, а это Ленде, Лежандр, Панис, Куртуа и многие другие, все — сторонники или друзья заговорщиков.

— Разве ты забыл? — сдерживая ярость, ответил Бийо. — Мы ведь предвидели подобную коллизию и категорически запретили тебе идти на поводу у заговорщиков. Вызывать этих лиц — значит ставить под угрозу существование республики!

— Я знаю, — робко сказал Фукье, — но они требуют…

— «Требуют»… — передразнил Бийо. — Нужно заткнуть им глотку, а как это сделать — твоя забота.

— Ты ведь, кажется, состоишь в родстве с Демуленом? — спросил Сен-Жюст.

Фукье побледнел.

— Уж какое там родство, гражданин…

— Но ведь во время процесса изменника Эбера ты же не ратовал за свидетелей защиты? — продолжал Сен-Жюст.

Фукье ничего не ответил, только низко опустил голову.

— Хорошо, — заключил Сен-Жюст. — Надеюсь, ты все понял. Иди.

Третий день процесса, 15 жерминаля, начался еще большими осложнениями. Дантон, уловив какую-то долю симпатии публики, вел себя необыкновенно вызывающе. Он громил правительство, особенно нападая на Робеспьера и Сен-Жюста, превозносил свои заслуги и требовал вызова членов Конвента — свидетелей защиты. Когда Фукье ответил отказом, он стал прямо обращаться к зрителям, аплодировавшим некоторым из его выпадов.

— Друзья, — крикнул он, — вы видите, что здесь происходит. Бегите в Конвент, добивайтесь, чтобы прислали наших свидетелей!..

Обескураженный Фукье написал в Конвент, умоляя о помощи. И помощь не замедлила прибыть.

За несколько минут до этого в правительственные комитеты поступило заявление от арестанта Люксембургской тюрьмы Лафлота. Он сообщал о заговоре, во главе которого находился генерал Диллон, старый приятель семьи Демулен. Заговорщики поставили целью разгромить тюрьму, спасти дантонистов и захватить власть. Выяснилось, что заговорщиков субсидировала Люсиль Демулен, переславшая Диллону в тюрьму тысячу экю…

Сен-Жюст немедленно отправился в Конвент.

Он сказал:

— Прокурор Революционного трибунала сообщил, что из-за возмущения подсудимых пришлось приостановить судебные прения…

Затем, рассказав о заявлении Лафлота, он предложил проект декрета: «Конвент постановляет, что всякий обвиняемый в заговоре, оказавший сопротивление или наносивший оскорбления национальному правосудию, будет немедленно устранен от участия в судоговорении».

Конвент утвердил декрет.

Члены Комитета общей безопасности Амар и Вулан поспешили доставить оба документа в Трибунал. Вручая их Фукье, Вулан сказал:

— Наконец-то злодеи в наших руках…

— Это именно то, что нам нужно, — ответил прокурор.

Когда донос Лафлота и декрет были оглашены, подсудимые стали протестовать. Камилл крикнул душераздирающим голосом:

— Подлые злодеи! Им мало, что они убивают меня; они хотят убить и мою жену! — Он разорвал в клочки свою защитную речь и швырнул их в лицо Фукье.

Дантон, указывая на Амара и Вулана, с гневом воскликнул:

— Эти мерзкие шпионы не дадут нам покоя до самой смерти!

Тогда председатель Эрман, применяя декрет, закрыл заседание.

Поздно вечером, просматривая отчеты об этом дне, Сен-Жюст и Робеспьер, дойдя до выкрика Демулена, переглянулись.

— Он верно понял, что ее ожидает, — сказал Сен-Жюст.

Робеспьер вздохнул.

— Бедная Люсиль, такая обаятельная женщина и такая верная жена… Как ты думаешь, нельзя ли ее спасти?

— Это исключено, — отрезал Сен-Жюст. — Любая попытка такого рода, учитывая настроения Бийо и других, привела бы нас к гибели.

— А пока погибнут они, — задумчиво сказал Робеспьер.

Сен-Жюст ничего не ответил.

На следующий день прения не возобновили. Протесты подсудимых привели лишь к тому, что их выдворили из зала суда. Через некоторое время секретарь вызвал их в канцелярию и сообщил единодушный вотум присяжных: все, за исключением Люлье, [37] Несколько дней спустя он покончил жизнь самоубийством в тюрьме. присуждались к смерти.

Они были казнены в тот же день, 16 жерминаля.

Передавали их последние слова на пути к гильотине.

— Народ, тебя обманывают! — кричал Демулен, пытаясь возбудить сострадание толпы. — Убивают твоих лучших защитников!..

Дантон пытался урезонить друга:

— Успокойся и оставь эту подлую сволочь!..

Когда телеги смертников проезжали по улице Сент-Оноре, Дантон посмотрел на закрытые ставни дома Дюпле и громко крикнул:

— Робеспьер, я жду тебя! Ты скоро последуешь за мной!..

Сен-Жюст полагал, что слова эти не улучшили настроения Неподкупного, хотя в целом его друг, как и он сам, был вполне удовлетворен исходом этого длительного и трудного дела.

Впрочем, дело еще полностью не закончилось: процессы Дантона и Эбера имели продолжение.

24 жерминаля на гильотину отправились Люсиль Демулен, генерал Диллон и другие обвиненные в «тюремном заговоре». На эшафот взошла также вдова Эбера, бывший парижский епископ Гобель, одним из первых вступивший на путь «дехристианизации», и бывший прокурор Парижской коммуны «Анаксагор» Шометт.