Анатолий Левандовский - Кавалер Сен-Жюст

Хотя Робеспьер перестал посещать Комитет общественного спасения, он и не думал уклоняться от борьбы. Он перенес свою деятельность в Якобинский клуб, где его по-прежнему боготворили и откуда его голос был слышен всей Франции. Кроме того, к великому неудовольствию Барера, он продолжал заниматься внешнеполитическими проблемами. И наконец, используя агентуру Бюро общей полиции, он тщательно фильтровал подозрительных депутатов Конвента, наполняя свои папки новыми материалами о взяточничестве, казнокрадстве и прочих противозаконных делах. Сегодня, показывая эти материалы Сен-Жюсту, он едва сдерживал негодование.

— Подумать только, ведь все эти «уважаемые» члены Конвента — злодеи, воры и лихоимцы. Тальен использовал террор для личного обогащения; связавшись с дельцами и ажиотерами Бордо, он грабил город, захватывая и присваивая под видом «реквизиций» драгоценные камни, золото, серебро… Фрерон и Баррас, когда после отозвания из Марселя им было предложено внести в казначейство подотчетные восемьсот тысяч ливров, подали бумагу о том, что их экипаж опрокинулся в канаву, а деньги исчезли… И двуличный Камбон покрыл их…

— О Камбоне разговор особый, — как бы про себя заметил Сен-Жюст.

— Они ненавидят меня лютой ненавистью, — продолжал Робеспьер. — Едва я рискнул арестовать подругу Тальена, авантюристку и шлюху Кабаррюс, как совершили два покушения на меня, а через день презренный Лекуантр призывал убить «тирана Робеспьера».

— Лекуантр — сумасшедший.

— Это не меняет дела. Ближайшее их окружение — такие же хищники: грубый Бурдон, вероломный Мерлен, коварный Лежандр, предприимчивый Ровер… И заметь: будучи умеренными, все они восхваляют террор, восхваляют и дискредитируют его, как и все Революционное правительство… И все же самый опасный из них — Фуше…

Робеспьер замолчал. И он, и Сен-Жюст думали об одном.

Жозеф Фуше… Невзрачный субъект со студенистым лицом и слабым голосом, зачинатель «дехристианизации», лионский палач, отозванный в жерминале по предложению Неподкупного, ныне центр всех интриг… Напуганный и озлобленный, спасая собственную шкуру, этот оборотень сумел связать группу Тальена с остатками ультра. Фуше втерся в доверие к Колло, а значит, и к Бийо, завязал тесные отношения с Карье, Вадье и Камбоном и фактически опутал сетью правительство.

— Не будем преувеличивать, — сказал вдруг Робеспьер, словно отвечая на их общие мысли. — Я разоблачил негодяя у Якобинцев и добился того, что его вышвырнули из Клуба… А теперь хочешь развлечься? С именем Фуше связана амурная история, и какая!

Сен-Жюст посмотрел на друга с изумлением.

— Одно время этот альбинос зачастил к Дюпле. Думаешь почему?

— Влюбился в Элизу?

— Не угадал.

— В Элеонору?

— Так же холодно.

— Уж не в гражданку ли Дюпле?

— Честный столяр отрезал бы ему уши. Нет.

— Кажется, перебрал всех.

— Эх ты, отгадчик… Он был влюблен в мою сестру.

— В Шарлотту?

— Другой сестры у меня нет.

— Врешь… Не может быть… — И Сен-Жюст вдруг залился неудержимым хохотом. Робеспьер вторил ему.

— Уморил, — наконец остановился Сен-Жюст. — Ну рассказывай.

— А что рассказывать? Стал бывать у нас, засиживался… Она млела… Одним словом, вскружил голову бедной девушке. И однажды Шарлотта попросила моего благословения.

— И ты?

— Я дал. А потом он уехал в Лион, где скомпрометировал наше дело. И, естественно, все распалось.

— Бедная Шарлотта.

— Она родилась в рубашке. Представляю, каково бы ей было с этой медузой… Ты ведь понимаешь, он затеял сватовство, пытаясь найти путь ко мне. Не удалось. Что же теперь ему осталось? Вот он и нашептывает сегодня одному, завтра другому: «Ты в проскрипционном списке Робеспьера».

— Послушай, а если говорить серьезно, есть такой список?

— Конечно нет, — возмущенно ответил Робеспьер.

— Так не худо бы составить. Ведь ты пунктуален и любишь порядок во всем; есть же у тебя список «проверенных патриотов», — надо иметь и список «проверенных врагов».

— Ты язва; однако невольно напомнил об одной любопытной истории с Барером, она касается списков. Тебе известно, что он держит дом терпимости в Клиши, где обменивается девками со своими компаньонами? Там бывают Дюпен, Вулан, Вадье…

— Я знаю все это.

— А я, представь, не знал. Но когда узнал, не выдержал. Двадцать первого мессидора в Клубе, взяв под обстрел Комитет Вадье, я ударил и по Бареру, не называя его имени… Он был председателем в тот вечер. Скис совершенно и ушел до конца заседания… Вилат, который ушел вместе с ним, потом сообщил мне кое-какие подробности. Он рассказал, что в Комитете, куда они зашли, Барер рухнул в кресло и пробормотал: «Я ненавижу людей. Если бы мне дали пистолет… Теперь я признаю лишь бога и природу…»

— Ты приведешь его к нравственной жизни. Но где же соль?

— Как обычно, в конце. По словам Вилата, якобы спросившего: «Какой смысл ему тебя атаковать?», Барер ответил: «Этот Робеспьер ненасытен, он требует новых жертв; если бы речь шла только о Тюрио, Гюффруа, Ровере, Лекуантре, Панисе, Камбоне, Менестье, мы бы согласились; требуй он сверх того Тальена, Бурдона из Уазы, Лежандра, Фрерона — в добрый час; но Дюваль, но Адуен, но Леонар Бурдон, Вадье, Вулан — в этом невозможно ему уступить».

— Ты называл ему эти фамилии?

— Никогда в жизни.

— Превосходно. Значит, он понимает все сам, да и не он один. Если добавить к названным именам Фуше, то списочек получится точный… И с большей частью помещенных в нем они уже согласны разделаться… Ты сообщил мне очень важные факты. Итак, вспомним альтернативу, которую мы наметили во время одной из наших встреч: действовать на Конвент через Комитет либо на Комитет через Конвент. В тот раз ты уверял, что число негодяев в Конвенте невелико; я усомнился в этом и, как показало твое же расследование, был прав; список Барера подтверждает это. Но здесь есть еще аспект, — пожалуй, самый важный. Ведь твой прериальский закон имел целью уничтожить прежде всего теплую компанию в Конвенте?

— Допустим.

— Но ее можно уничтожить лишь в том случае, если этого пожелает правительство, в первую очередь, наш Комитет. Ибо речь идет о депутатах Конвента, которых может дезавуировать и арестовать только Комитет общественного спасения.

— Ты прав.

— Но в Комитете мы в меньшинстве, остальные же либо равнодушные, либо интриганы, либо враги. А если так, значит, закон двадцать второго прериаля на пользу революции действовать не может: враги используют интриганов, жмут на равнодушных и вместо того, чтобы уничтожать преступников, уничтожают невинных — простых людей, санкюлотов, вину же за это возлагают на тебя, на автора закона. Наши шансы идут на убыль, пока не опустятся до нуля.