Лев Гумилевский - Бутлеров

Тогда Бутлеров и Овсянников обратились к Максимовичу с предложением выдвинуть кандидатуру Л. С. Ценковского. Из разговора выяснилось, что Ценковский не желает вступать в Академию и предполагает предложить к избранию не Фаминцына, а товарища и друга Фаминцына, естествоиспытателя М. С. Воронина (1838–1903). Было при этом однакоже условлено, что в случае отказа Воронина будет представлен Фаминцын.

Воронин отказался от сделанного ему предложения, и К. И. Максимовичу оставалось только исполнить то, что он обещал. Профессор Фаминцын был, наконец, предложен и выбран в адъюнкты Академии по ботанике, через восемь лет после того как освободилась вакансия!

Прямота и принципиальность, с которыми Бутлеров отстаивал дело русской науки, поставили его во главе «русской партии» в Академии. Она составляла академическое меньшинство, которое, однако, поддерживала вся передовая общественность.

Осенью 1874 года Бутлеров и Зинин решили попытаться ввести в Академию Д. И. Менделеева. Право его на место в русской Академии наук трудно было бы оспаривать. В это время в Академии имелись только адъюнктские вакансии, и решено было, согласно тогдашним академическим обычаям, предложить кандидатуру Менделеева в адъюнкты по химии. Прежде всего требовалось, чтобы физико-математическое отделение признало возможным предоставить химии одну из свободных адъюнктур. В этом, казалось, трудно было встретить отказ. Академия имела и прежде троих, а иногда и четверых представителей химии, а, кроме того, по уставу разрешалось «-присоединять к себе достойных ученых» даже ординарными академиками, «хотя бы и не было вакансий». Посоветовавшись с Бутлеровым, Зинин все же счел необходимым запросить непременного секретаря о том, следует ли им представлять Менделеева прямо или надо сначала, не называя лица, поднять вопрос о предоставлении химическому разряду адъюнктского места?

Веселовский, подумав, посоветовал сделать представление прямо, указав лицо. Совет этот настолько не вязался с ожидаемым противодействием со стороны «немецкой партии», что Зинин не ограничился разговором с непременным секретарем, а вместе с Бутлеровым обратился по тому же вопросу к одному из тех академиков, мнение которых наверное не могло быть противоположно мнению Веселовского. Но и он указал тот же путь прямого представления, прибавив, что вопрос о месте возникнет сам собою.

Вопрос этот действительно возник в заседании отделения, но каково же было изумление Бутлерова, когда, выслушав представление, Веселовский с высоты занимаемого им рядом с президентом места обратился к Бутлерову с упреком за то, что вопрос о месте не был возбужден отдельно от вопроса о лице.

— Таким образом, — заметил он, — вы можете привести нас к необходимости забаллотировать достойное лицо!

Ошеломленный неожиданностью, Александр Михайлович громко и возбужденно сказал непременному секретарю, что все было известно заранее.

Веселовский, не отвечая, поставил на голосование вопрос о месте, который был решен отрицательно большинством трех голосов. Эта первая попытка Бутлерова ввести Менделеева в Академию хотя бы адъюнктом осталась малоизвестной, так как формально баллотировалась не кандидатура Менделеева, а вопрос о предоставлении адъюнктской вакансии химическому разряду.

Для дальнейшего усиления «немецкой партий» весною 1879 года историко-филологическое отделение Академии внесло в общее собрание представление об избрании в члены Академии молодого санскритолога Леопольда Шредера. Выступая в порядке обсуждения этого представления, академик А. Ф. Бычков напомнил собранию, что историко-филологическое отделение, желающее теперь провести в Академию второго санскритолога, — который, может быть, как и первый, академик Бетлинг, будет жить постоянно за границею, — имеет по русской истории одного только представителя, экстраординарного академика Куника.

— Так как экстраординарные академики, — добавил он, — наравне с адъюнктами, не считаются занимающими присвоенное науке академическое кресло, то, собственно говоря, кресло русской истории остается в Академии незамещенным уже около десяти лет после смерти академика Устрялова, и замещение это должно бы, мне кажется, обратить на себя внимание историко-филологического отделения скорее, чем замещение санскритской адъюнктуры!

Избрание не представлялось правильным и Бутлерову.

— Я не считал и не считаю уместным делать членами Академии начинающих ученых, каким является Шредер, — сказал он. — Молодой ученый в случае выбытия старейшего представителя науки тотчас становится, по смыслу устава, первенствующим в России авторитетом и судьей по своей части, а это положение несвойственно начинающему ученому и не отвечает серьезности авторитета Академии.

Нa общем собрании Академии, назначенном для выборов новых членов, все же произведено было баллотирование Шредера. Результат оказался отрицательным и неожиданным для Веселовского и всей его партии. По окончании заседания Веселовский, — не сдерживая своего негодования, обрушился с упреками на Бутлерова.

— Это все вы виноваты! — кричал он. — Вы протащили в Академию Фаминцына. Вы хотите, чтобы мы спрашивали позволения университета для наших выборов. Этого не будет! Мы не хотим университетских. Если они и лучше нас, то нам все-таки их не нужно. Покамест мы живы — мы станем бороться!

«Я вслух выразил искреннее удивление несдержанности г. непременного секретаря, — пишет Бутлеров, передавая его слова, — и заметил ему, что я знаю университетских, которые сделали бы честь академии, если бы состояли в ней членами; именно таковы, например, профессора Менделеев и Сеченов. «Это потому, что они вам приятели!» — возразил мне г. непременный секретарь. И опять я вспомнил, что люди судят по собственному опыту. Правдивость моего рассказа нельзя оспаривать: разговор происходил при многих свидетелях, академиках. Слова г. непременного секретаря составляют признание: он и другие члены большинства очевидно составляют в академии партию; иначе — кто же эти «мы»?».

В результате этого инцидента постановлено было протоколов заседаний не печатать и не рассылать их предварительно в черновом виде академикам для просмотра, как делалось это до того времени.

Прямая и честная позиция, занятая Бутлеровым в Академии, разоблачение закулисных махинаций, посредством которых «немецкая партия» обеспечивала себе руководящее большинство в Академии, привлекали к Бутлерову симпатии передовых кругов русской интеллигенции.

Общественно-политические и историко-философские воззрения Бутлерова в значительной мере складывались под влиянием идей, господствовавших в русском обществе в шестидесятых годах прошлого века. В области философской это был естественно-исторический материализм, в области общественно-политической — просветительство, наиболее ярко и полно отразившееся в деятельности революционных демократов Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова.