Анатолий Наумов - Посмертно подсудимый

Сенсация первая. В «Известиях» (28 октября 1999 г.) Николай Добрюха, именующий себя лауреатом премии московских литераторов, требует, «чтобы поэта А. С. Пушкина наконец-то реабилитировали» (чуть раньше публикация такого же содержания была помещена в еженедельнике «Версия»). Сказано громко и загадочно, но вовсе не в метафорическим смысле, а в самом что ни на есть сугубо юридическом. «Я обнаружил, – пишет лауреат, – что Пушкина судили посмертно и 19 февраля 1837 г. решением военного суда при лейб-гвардии конном полку за участие в дуэли с Дантесом приговорили к смертной казни через повешение. Это решение суда первой инстанции до сих пор официально, на бумаге, не отменено. Отменить его сегодня может (и, как я считаю, должна!) Главная военная прокуратура РФ… Однако в ГВП, если судить по их ответному письму… со мной не согласились».

Увы, лауреата придется разочаровать. В соответствии с известной поговоркой он «слышал звон, да не знает, где он». Пушкин действительно был посмертно судим за свою последнюю дуэль, но не был осужден ни к повешению, ни к какому-либо другому наказанию. Книгу свою об этом, хорошо известном пушкинистам процессе я назвал не случайно «Посмертно подсудимый» (М., изд-во «Российской право», МП «Вердикт», 1992), а не «Посмертно осужденный», так как на языке юриспруденции между судимым и осужденным, как говорится, две большие разницы. Как уже отмечалось в главе третьей настоящего издания книги, в приговоре («сентенции») военного суда («комиссии военного суда, учрежденной при Лейб-гвардии конном полку») было постановлено: «Комиссия военного суда… приговорила подсудимого Поручика Барона Геккерена… повесить, каковому наказанию подлежал бы и подсудимый Камергер Пушкин (о том, что здесь нет опечатки с нашей стороны, что во всех документах военно-судной комиссии покойный поэт титуловался именно так и о причинах такого „повышения“ поэта в придворном звании было сказано нами ранее – А. Н. ), но как он уже умер, то суждение его за смертью прекратить…»

В соответствии с существовавшим законом приговор (сентенция) военно-судной комиссии, как отмечалось, оценивался на предмет его законности ревизионной инстанцией – генерал-аудиториатом, который, согласившись с основными выводами суда первой инстанции, изменил в то же время меру наказания Дантесу, заменив смертную казнь на разжалование в солдаты и, следовательно, сняв тем самым возможность осуждения к высшей мере наказания и самого поэта (в случае, если бы он остался жив). Таким образом, нет нужды отменять смертный приговор, так как его не существовало в природе.

Правда, по логике г-на Добрюхи, сентенция военного суда все же «бросает тень» на репутацию законопослушного поэта, признавая его виновным в дуэльном поединке и, следовательно, проблема реабилитации Пушкина, возможно, и сохраняется. Но и здесь автора сенсации придется разочаровать. Реабилитация есть признание вынесения определенному лицу неправосудного приговора, то есть признания его невиновным в совершении того деяния, за которое он был осужден. К данному случаю это никак не подходит. Никто, в т. ч. и Главная военная прокуратура (да и высшая судебная инстанция – Верховный суд Российской Федерации), не сможет опровергнуть исторический факт – Пушкин стрелялся на дуэли с Дантесом (и ранил, хотя и легко, последнего). Факт этот для всех (правда, не для г-на Добрюхи) является неопровержимым. В соответствии же с действовавшими на то время российскими законами участие в дуэли (и не только непосредственно в качестве дуэлянтов, но и секундантов) рассматривалось как уголовно-наказуемое преступление (кстати говоря, и по действующему Уголовному кодексу – УК РФ 1996 г., хотя сама дуэль как таковая и потеряла уголовно-правовое значение, но причинение на «дуэли» смерти или вреда здоровью другому лицу также влечет уголовную ответственность).

Это соображение; так сказать, формально-юридического свойства. Но кроме них есть и нравственно-содержательные. Ничего обидного для репутации поэта в приговоре военного суда не содержится. Дуэльный поединок был в те времена для дворянина формой защитой чести, к которой сам поэт прибегал достаточно часто (пушкинисты насчитывают более двадцати дуэльных историй, т. е. столкновений, которые закончились или могли закончиться поединком). По господствовавшим в дворянской среде обычаям и нормам поведение Дантеса и его усыновителя Геккерена посягало на честь Пушкина и его жены. Поэт, сделав все для того, чтобы поставить своего противника к дуэльному барьеру, поступил так, как был должен в такой ситуации поступить на его месте любой из его судей (один полковник, один ротмистр, один штаб-ротмистр, два поручика и два корнета, как уже отмечалось, лейб-гвардии конного полка). К этому обязывало их дворянское представление о чести.

Внимательное изучение материалов дела (в частности, характера вопросов, задаваемых судьями Дантесу, принятые судом объяснения Данзаса) и в особенности то, что в основе своей оценки причин дуэли судьи исходили из знаменитого преддуэльного пушкинского письма нидерландскому посланнику, можно сделать вывод, что в целом суд с сочувствием отнесся к причинам, побудившим Пушкина выйти на смертельный поединок, и что судьи – гвардейские офицеры были в этом отношении на стороне поэта. Такую же позицию, как уже отмечалось, занял и генерал-аудиториат, в определении которого отмечалось: «Поводом к сему, как дело показывает, было легкомысленное поведение Барона Егора Геккерена, который оскорблял жену Пушкина своими преследованиями, клонившимися к нарушению семейного спокойствия и святости прав супружеских… Егор Геккерен и после свадьбы (женитьбе на старшей сестре Натали Екатерине Гончаровой. – А. Н. ) не переставал при всяческом случае проявлять жене Пушкина свою страсть и дерзким обращением с нею в обществе давать повод к усилению мнения, оскорбившего честь как Пушкина и жены его…»

Не будет лишним вновь указать и на то, что члены военно-судной комиссии, вынесшей приговор по делу о дуэли, кроме него составили и такой документ, как «Записку о мере прикосновенности к дуэли иностранных лиц». В отношении нидерландского посланника там было сказано следующее: «По имеющемуся в деле письму убитого на дуэли Камергера Пушкина видно, что сей Министр (имеется в виду бытовавшее тогда официальное название дипломатической должности Геккерена как посланника и министра Нидерландского двора. – А. Н. ), будучи вхож в дом Пушкина, старался склонить жену его к любовным интригам с своим сыном Поручиком Дантесом. По показаниям подсудимого Инженера Подполковника Данзаса, основанное на словах Пушкина, поселял в публике дурное о Пушкине и жене его мнение насчет их поведения…» С такой оценкой вынужден был согласиться и Николай I. В письме к своему брату Михаилу он сообщил следующее: «Пушкин погиб и, слава Богу, умер христианином. Это происшествие вызвало тьму толков, наибольшую часть самых глупых, из коих одно порицание поведения Геккерена справедливо и заслуженно; он точно вел себя, как гнусная каналья. Сам сводничал Дантесу в отсутствие Пушкина, уговаривал жену его отдаться Дантесу, который будто к ней умирал любовью…» [343]