Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Реформатор

21 декабря 1957 года отец сделал доклад «О внешней политике» на Сессии Верховного Совета СССР и в тот же вечер уехал в Киев на празднование 40-летия Советской Украины. Там он выступил на юбилейной Сессии Верховного Совета Республики, простояв почти целый морозный день на возведенной на Крещатике трибуне, приветствуя военный парад и праздничную демонстрацию.

27 декабря он вручает Киеву орден Ленина, объявляет об окончании строительства второй очереди газопровода Дашава — Киев. Последнее отцу особенно приятно, ведь это он когда-то «пробивал» строительство первого на Украине газопровода.

В тот же вечер отец возвратился в Москву.

25 сентября 1957 года в газетах появилось постановление ЦК КПСС и СМ СССР «О разработке перспективного плана развития народного хозяйства на 1959–1965 годы». Привычная всем пятилетка заменялась какой-то непонятной семилеткой. Тем самым окончательно признавалось, что с шестой пятилеткой покончено. «Собрать» пятилетку не на бумаге, а реально не получилось ни у Сабурова с Байбаковым, ни у Первухина, пришедшего на смену Сабурову.

Теперь, когда не стало ни отраслевых министерств, ни сводивших их предложения воедино Госэкономсовета со старым Госпланом, ни лиц, не справившихся с задачей, приходилось все начинать практически с нуля.

Совнархозы сменили, как тогда казалось, ушедшие навсегда в историю министерства, отраслевая экономика преобразовалась в региональную. Теперь ключевая роль отводилась региональным республиканским властям. Они на местах верстали свои планы, имели свое видение будущего, не всегда и не во всем соответствовавшего вчерашним, министерским представлениям о путях развития того или иного региона. Конечно, не в главном, но в очень существенных деталях. План же и состоит на девяносто процентов из этих деталей. Вот и приходилось новому Госплану все верстать заново.

Это так, но при чем тут семилетка? Отказ от привычной пятилетки, уже объявленной партийным съездом, попахивал скандалом. Такого в нашей истории еще не бывало. В тексте опубликованного постановления необходимость замены пятилетки семилеткой объяснялась, как мне тогда показалось, довольно неуклюже — открытием новых нефтяных месторождений в Сибири, необходимостью приоритетного развития не столько металлургии, сколько химии, ускорением экономического развития Зауралья, восточных и дальневосточных регионов, созданием новых промышленных центров. На все это требовалось больше пяти лет, а от шестой пятилетки, после всех задержек и проволочек с ее официальным утверждением, оставалось всего три года.

Срок окончания составления семилетки определили: 1 июля 1958 года, с тем чтобы с 1959 года начать новую жизнь.

Со своими недоумениями я пошел, как обычно, к отцу, но он к опубликованному в газетах ничего существенного не добавил: новые сложные технологии со своим циклом внедрения в пятилетку не вписываются. Начало работ приходится на один плановый период, под него закладываются соответствующие ресурсы, а конец повисает в следующей пятилетке, разработка которой и не начиналась. При такой неопределенности трудно рассчитывать на успех. Семилетка больше соответствует сложившимся в экономике новым реалиям.

Слова отца звучали вроде правильно, но не очень убедительно. Почему семилетка, а не, скажем, восьмилетка? Некоторые проекты вообще ни в семь, ни в восемь лет не укладываются. Допытываться я не стал, понял, что большего не добьюсь.

Я тогда не уловил основного, дело не в пятилетке-семилетке, к концу 1957 года отец пришел к выводу, что в плане шестой пятилетки неправильно выбраны приоритеты, она ориентируется на прошлое, а не заглядывает в будущее. В тот день он не стал в деталях развивать свою мысль, а я пропустил главное мимо ушей. И напрасно. Это — поворотная точка в стратегии развития экономики Советского Союза, поворотная от привычных технологий конца XIX — начала XX веков к новым и даже новейшим, уходящим в своей перспективе в век XXI, поворотная от металлургии к химии, от стали и чугуна — к пластмассам и полимерам.

Испокон веку нас учили, что для страны нет ничего важнее чугуна и стали, они — мерило экономической мощи не только у нас, но и во всем мире. К этому привыкли все, в том числе и плановики, сидевшие в Госплане. До недавнего времени отец не сомневался в истинности этой концепции, она подтверждалась не просто выкладками Госплана, но и докладами ученых и, наконец, историей — канцлер Бисмарк привел Германию к могуществу «железом и кровью». Советский Союз следовал той же дорогой.

За последнее пятилетие мир переменился. Химия, полимеры, пластмассы вытесняли металл из многих производств. Они оказывались легче, крепче, эластичнее. Синтетические волокна повсеместно заменяли хлопок, от производства автопокрышек до рубашек. То, что во время войны презрительно называли «эрзацем», вынужденной заменой «настоящего» продукта, теперь становилось лучше настоящего.

Академик Николай Николаевич Семенов, директор Института химической физики, решил поговорить обо всем этом с отцом. Он считал, что госплановская бюрократия не только слабо представляет, что делается в мире, но и эгоистично следуя своим, ведомственно-отраслевым интересам, дезориентирует руководство страны.

Согласно семейным преданиям академика Семенова, специалиста по ветвящимся взрывным химическим реакциям, заняться весьма далекими от его профиля делами подвигнул его приятель-полимерщик академик Валентин Алексеевич Каргин. Сам он заниматься организационными делами не хотел и не любил, но и молчать научная порядочность ему не позволяла. Каргин убедил Семенова, что полимерная химия выходит на основную магистраль технического процесса, правительство же продолжает дудеть в старую, металлургическую дуду. Семенов «зажегся», решил действовать и немедленно.

До того Семенов встречался с Хрущевым на совещаниях, его приглашали на приемы в Кремль, но лично они знакомы не были. Семенов, конечно, мог снять трубку «кремлевки», набрать номер Хрущева и попросить о приеме. Так обычно поступали Королев, Янгель, Курчатов, Туполев и многие другие его коллеги по Академии. Но с ними отец не просто общался, а дружил, он же — человек малознакомый. Семенов не желал рисковать и за советом обратился к своей старой приятельнице Фурцевой. На XX съезде ее избрали секретарем ЦК, но одновременно она продолжала возглавлять партийную организацию Москвы. Фурцева, человек энергичный, контактный, склонный к новациям, не раз посещала институт Семенова.

О том, что ему очень нужно поговорить с Хрущевым, Семенов сказал Фурцевой в начале 1957 года. Естественно, он объяснил, зачем добивается встречи. Екатерина Алексеевна пообещала составить протекцию. Отца не пришлось уговаривать, о Семенове он был наслышан. Рассказ Фурцевой напомнил отцу о его поездке в сороковых в Кенигсберг-Калининград, немецких «эрзац»-волокнах и тканях, созданных из бурого угля, о том, как он попытался внедрить тогда экзотические технологии на Украине, но они не привились, зачахли. Отец пообещал, что Семенова он примет непременно. Они встретились, скорее всего, ранней весной 1957 года, точной даты я не обнаружил.