Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Реформатор

А вот за деревянные шпалы он железнодорожников изругал, весь мир уже три десятилетия пользуется шпалами из бетона, они долговечнее и дешевле. Мы же денег не считаем, строим дороги, как царь строил. Министр путей сообщения Борис Павлович Бещев пообещал исправиться. Бещев обещал легко. Он сидел в министерском кресле с 1948 года и к указаниям сверху относился философски. Но отец и его дожал. На бетонные шпалы железнодорожники со скрипом, но все-таки перешли.

26 мая 1962 года отец едет в Моссовет послушать архитекторов о планах застройки Москвы: первоочередном, до 1965 года и генеральном, уходящем в 1980-е годы. На макетах представлены: будущие Новый Арбат, Волхонка, Нагатино, проекты эстакад, школ, детских садов, комбинатов бытового обслуживания, магазинов. Снова заходит речь об этажности жилого строительства. Мнений много, но все, и отец в том числе, снова сходятся в одном — по крайней мере, для Москвы время безлифтовых пятиэтажек заканчивается. Следует готовиться к высокоэтажному строительству, просчитать, что выгоднее: девяти— или двенадцатиэтажные дома. Квартиры тоже начнут делать комфортнее, хорошо бы оборудовать их встроенной мебелью, а со временем отказаться от вызывающих столько нареканий совмещенных санузлов.

28 мая отец вместе с послом Карло Альберто Странео открывает в Сокольниках итальянскую выставку, обходит стенды, надолго останавливается у металлообрабатывающих станков и машин для выделки текстиля. Деловые отношения с Италией развиваются хорошо, в 1961 году товарооборот достиг 250 миллионов долларов. Это большие деньги, особенно если вспомнить, что еще пять лет тому назад торговля застыла на нуле.

30 мая отец с мамой идут на концерт американца Бенни Гудмана. Джаз не их музыка, но любопытство берет верх, вся Москва говорит об американской знаменитости. После концерта отец пожимает руку Гудману, благодарит за чудесное исполнение. Его мнения о джазе не переменилось, но политика есть политика.

4 июля на приеме в Американском посольстве в честь Дня независимости США, куда отец нагрянул нежданно-негаданно, не предупредив ни американцев, ни собственный протокол, он вновь пересекся с Бенни Гудманом. После того, как отец, столь же стремительно, как появился, покинет прием, Гудман расскажет американским журналистам, что они говорили о Моцарте, не о джазе.

В тот год вслед за Бенни Гудманом в СССР приехала американская балетная труппа, созданная и прославленная Джорджем Баланчиным-Баланчивадзе, бывшим солистом Мариинского театра, сыном композитора Мелитона Баланчивадзе, заложившего основы грузинской классической музыки. Баланчин — уехал из России в 1924 году, сначала работал в Париже, затем в Нью-Йорке. В Советский Союз на гастроли приехал впервые.

В начале мая отец проводит несколько дней в Ленинграде. 3 мая совещается в обкоме, представляет нового областного секретаря на место Спиридонова, перешедшего на работу в Верховный Совет. Изменения не ахти какие: в «первые» выдвинули «второго» — Владимира Сергеевича Толстикова.

Утром 4 мая отец на Балтийском заводе, там спускали огромный, по масштабам того времени, танкер «Улан-Батор» водоизмещением в 40 тысяч тонн, шестой из серии танкеров типа «София». Отец доволен, на судоверфи вместо бесполезных крейсеров строят торговые суда, вскоре сдадут еще один танкер, «Бухарест», за ним последуют лесовоз «Умбалес», рефрижератор «Чуркин». Затем отец едет на металлопрокатный завод, крупнейший и современнейший в стране производитель стальных заготовок для самых разнообразных производств.

Во второй половине дня отец в КБ-2 Комитета радиоэлектроники Валерия Дмитриевича Калмыкова. Это секретная организация, занимавшаяся разработкой систем управления для самолетных крылатых ракет и другой военной электроникой. В КБ его, кроме Калмыкова, ожидали председатель Военно-промышленной комиссии Устинов, главком Военно-Морского флота адмирал Горшков и Александр Иванович Шокин, председатель образованного год назад Государственного комитета по электронной технике. Задача последнего — разрабатывать и внедрять в производство то, что сегодня мы называем чипами и микрочипами. О них и пойдет дальше речь.

К посещению отцом КБ-2 в какой-то степени оказался причастен и я. Работал я в КБ Челомея, в отделе систем управления крылатыми и баллистическими ракетами, спутниками и космическими станциями — в общем, всего того, что летает и управляется волчками-гироскопами и хитроумной электроникой. Мы уже несколько лет делали крылатые ракеты для вооружения подводных лодок и надводных кораблей. Неугомонному Челомею этого казалось мало, и он решил покуситься на вотчину Артема Ивановича Микояна, крылатые ракеты, запускавшиеся с самолетов. Микояну это, естественно, не нравилось, а вот Андрей Николаевич Туполев (именно с его бомбардировщиков стартовали все крылатые ракеты) пообещал Челомею порисовать, прикинуть размещение его крылаток на Ту-95 и Ту-16. Не знаю, серьезно ли он заинтересовался нашими разработками или хотел таким образом приструнить Микояна, до того времени монополиста в этой области. Андрей Николаевич всегда был себе на уме.

Госкомитет по авиационной технике отнесся к затее Челомея прохладно, но открыто не возразил, написал письмо Калмыкову с просьбой ознакомить нас с наработками в области систем управления для авиационного ракетного вооружения.

Так я зимой 1962 года в составе представительной делегации нашего ОКБ-52, во главе с заместителем Челомея Михаилом Ильичем Лифшицем, попал в КБ-2. Принимали нас радушно — как-никак потенциальные заказчики, показали всё без утайки. На прощание завели в лабораторию, где занимались сверхминиатюрными транзисторными блоками памяти для какой-то вычислительной машины и, что меня особенно поразило, сверхминиатюрными же, размером с папиросную и даже спичечную коробку, усилителями и иными модулями систем управления ракет. Собирали их тут же. Сначала лаборанты сдирали с заводских транзисторов-пуговок корпуса. Нам объяснили, что серийные полупроводники непомерно велики для этих целей. Затем «голые» транзисторы упаковывали в кубики, называвшиеся микросборками. Для нашей противокорабельной ракеты П-6 электронику делали тоже ленинградцы. В НИИ-49 ее нутро набивали пышущими жаром малонадежными сундуками со «сверхминиатюрными пальчиковыми» радиолампами. «Пальчиковая» сверхминиатюрность в сравнении с увиденным мною в КБ-2 ни в какие ворота не лезла. Я страшно расстроился, под боком такое делается, а мы живем в прошлом веке.

Заведовал микрочудесами человек со странной фамилией Старос. Я уже немного слышал о нем. В середине 1950-х отец вскользь упомянул, что он то ли получил письмо, то ли встречался с замечательным инженером, чехом по фамилии Старос, работавшим над вычислительной машиной для управления самолетами.