Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Реформатор

А отец не остерегся. 17 сентября он заговорил о желательности омоложения Президиума ЦК на… заседании самого Президиума ЦК. Малин на своем листочке лаконично отметил: «Довольно много людей с двухмесячным отпуском», то есть «стариков», нуждавшихся в дополнительном отдыхе. И дальше: «Три этажа в руководстве: молодые, средние и старшие». Речь явно шла об обновлении руководства. Косвенным подтверждением тому служит обсуждавшийся на том же заседании вопрос, затронувший министра культуры Фурцеву. Последняя строчка в заметках: «Наметить для выдвижения женщин помоложе».

Более подробно отец делился своими планами с Микояном, «наболтал» ему, простим это слово обычно корректному Анастасу Ивановичу, да еще при всех, что желательно «расширить Президиум за счет молодых — Шелепина, Семичастного и других, называл в их числе даже Сатюкова, Горюнова (генерального директора ТАСС. — С. Х. ), своего зятя Аджубея. Но долго ничего не предпринимал. Конечно, некоторые из этих молодых — способные люди. Но не все созрели для Президиума ЦК. (И это говорит Микоян, вошедший в высшее руководство страны в 25-летнем возрасте. Он тогда уже «созрел». — С. Х. ) Принять большую группу новых означало, как и для Сталина в 1952 году, возможность легко и незаметно убрать любого. И они испугались».

Отец действительно не остерегался, даже мне в сентябре говорил о планах омоложения Президиума ЦК уже на ближайшем, ноябрьском, Пленуме ЦК. Как и в разговоре с Микояном, он назвал Шелепина, Андропова, Ильичева, Полякова, Сатюкова, Харламова и Аджубея.

— Они — живее «стариков», легко улавливают новое, развивают, брошенную им мысль, вываливают в ответ ворох дельных предложений, — развивал свою мысль отец. — С ними не только интереснее работать, но, по существу, они и сейчас при решении большинства партийных и государственных дел играют не меньшую, если не большую, роль, чем официальные, голосующие, члены Президиума ЦК.

Так что оставалось формально затвердить статус-кво. О намерениях отца знали все — и кандидаты на выдвижение, и потенциальные пенсионеры. К тому же, как мы теперь знаем, в 1964 году наш дом прослушивали. В свете неосторожных разговоров отца, его «болтовни», как выразился Микоян, поспешность «стариков» понять нетрудно, из элементарного чувства самосохранения Хрущева следовало убирать не мешкая.

А вот что двигало Шелепиным, Семичастным? В ноябре сам Шелепин и целая когорта его сторонников стали бы членами Президиума ЦК, а через год-полтора на XXIII съезде партии… На съезде у них появлялась реальная возможность и законное право на восприятие высшей власти в стране. Но они торопились даже больше иных «стариков», подталкивали сомневающегося Брежнева к решительным действиям, буквально тащили его на веревке. Некоторые историки вообще полагают, что не Брежнев с Подгорным стояли во главе заговора, а Шелепин с Семичастным. Я с этим не могу согласиться. Ни Шелепин, ни тем более Семичастный не имели авторитета в обкомах, там с ними и разговаривать бы не стали, а потому в главари заговора не годились, а вот в Москве они проявляли изрядную активность. Бывший главный архивист России Рудольф Пихоя убедительно доказывает, что даже так называемый доклад Полянского (упомянутый в начале книги), обвинявший Хрущева во всех мыслимых и немыслимых грехах, на самом деле написан не Полянским, а сочинен профессиональными «разоблачителями» из КГБ. В этом ему признался сам Семичастный и даже сообщил подробности: текст печатали две его особо доверенные, тогда уже отставные, кагэбэшные машинистки на дому.

Брежнев не позволил Полянскому на Пленуме огласить свой доклад, уж очень он звучал беспардонно, поручил это деликатное дело Суслову. Полянский сдал второй экземпляр своего текста в Общий отдел ЦК, первый, видимо, оставался у Семичастного. В начале 1990-х годов Пихоя его обнаружил в архиве ЦК. Когда он рассказал Семичастному о своей находке, тот забеспокоился, он полагал, что все экземпляры уничтожены, не сохранилось и следов.

Куда торопились Шелепин, Семичастный и иже с ними? Боялись опоздать? Но без КГБ, без Семичастного, ни Брежнев с Полянским, ни Подгорный с Шелестом и пальцем бы не шевельнули. Более того, «разоблачив» заговорщиков, группа Шелепина вообще становилась вне серьезной конкуренции. Их действия не поддаются логическому объяснению. По крайней мере, я этого понять не могу. Не мог этого себе представить и отец. Даже после моего предупреждения он сохранял уверенность в обоих, и в Шелепине, и в Семичастном.

Их поведение можно объяснить только самоуверенной недальновидностью, попросту глупостью. Такой диагноз подтверждают и события, последовавшие за отстранением отца от власти.

В постхрущевские времена Шелепин показал себя негибким сталинистом, человеком к реформам не склонным, к экономике вкуса не имеющим. Семичастный — и того хуже, пошел за Брежневым, поддавшись на посулы получить генеральскую фуражку. Отец преобразовал КГБ в гражданскую, беспогонную организацию и новым председателям, ранее воинских званий не имевшим, их не присваивал. Шелепин на генеральские погоны не претендовал, а Семичастному очень хотелось надеть брюки с лампасами. Он и так и эдак подъезжал к отцу, но все безрезультатно. Брежнев же ему пообещал немедленное производство в генерал-полковники. Генерал-полковника Семичастный получил. Даже на обложку своих воспоминаний поместил фотографию в парадной форменной фуражке, но на этом Брежнев посчитал свои обязательства перед ним исполненными. Маршалом Семичастный не стал, им стал сам Брежнев.

Какая чушь иногда руководит человеческими поступками, и от каких мелочей зависят судьбы страны…

Из сказанного следует печальный вывод: не случись случившегося 14 октября 1964 года, приведи отец к власти «молодежь», скорее всего, лучше бы не получилось. И неслучайно, что Шелепина с Семичастным и иже с ними так легко убрали.

Утро 30 сентября у отца начинается с встречи с Сукарно. Сначала в течение часа они беседуют один на один, потом беседа продолжается в присутствии официальных лиц обеих стран. В полдень отец распрощался с Сукарно и уже через час улетел в Крым. Вести за себя заседание Президиума ЦК он поручил Подгорному. Накануне отлета он попросил Микояна встретиться с Галюковым, обо всем его расспросить, а потом пересказать ему. Анастас Иванович тоже собирался в отпуск.

«Думаю, Брежнева и Подгорного к этому делу пристегнули. А в отношении Шелепина и Семичастного не могу судить, я их не знаю», — вяло заметил в своих мемуарах Микоян.

Отец эту тему развивать не захотел, как я уже отмечал, он Шелепину и Семичастному верил.

Самолет отца приземлился в Симферополе 30 сентября 1964 года ближе к вечеру. Вместе с отцом в Крым прилетел Поляков, секретарь ЦК, отвечавший за сельские дела. На аэродроме их встречал Петр Ефимович Шелест и другие руководители Украины. Шелест все знал, первый разговор с ним Брежнев провел еще в марте. Именно потому он вел себя подобострастно, демонстрировал, я бы сказал, особую услужливость. Пока доехали до дачи в Ливадии, стемнело, от общего обеда отец отказался, попросил его извинить, он очень устал.