Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Следствие завершили быстро. Через пару дней вечером всех собрали и почему-то повезли на Центральный аэродром, — он находился по другую сторону Ленинградского шоссе от Петровского путевого дворца. Уже стемнело. На летном поле всех построили. Ожидали начальство. Наконец появились правительственные «паккарды». Из машин вышли члены комиссии: Молотов, Ворошилов, Берия.

Молотов объявил о результатах следствия. Причиной аварии послужило изменение технологии приготовления нитрокраски на одном из заводов. Мой собеседник назвал Московский химический завод, в своей книге авиаконструктор Яковлев пишет об Уральском.

Недоставало какого-то компонента, а краска требовалась позарез. Умельцы придумали замену. Попробовали — все нормально, и пустили в дело. Портиться она стала с течением времени под воздействием снега и дождя. Казалось, все ясно — злого умысла не обнаружено. Однако оставить происшедшее без реакции наверху не посчитали возможным.

Вот тут-то и выяснилось, почему выбрали такое необычное место. Провинившихся — директора, главного инженера и главного контролера вызвали из строя. Под конвоем их отвели в сторону к поджидавшему отделению красноармейцев. Дальше все произошло быстро и на удивление буднично. По команде вскинуты винтовки, раздался залп, и расстрелянные рационализаторы упали на землю.

— Все свободны, идите работайте, — услышали они голос Берии.

Потрясенных директоров погрузили в машины и через полчаса доставили в гостиницу. Чтобы забыть и забыться, они зверски напились. На следующий день все разъехались по домам. Больше неприятностей с краской не отмечалось. Технология выдерживалась строго.

Теперь времена поменялись. В истории с «Сайдуиндером» виновных не нашли. Постепенно к фантастическому проценту брака стали привыкать. Он же по мере освоения производства потихоньку стал снижаться. Положение признали удовлетворительным, комиссия сама собой распалась, о ней просто перестали вспоминать.

Советский «Сайдуиндер» прошел испытания, показал хорошие результаты и, получив безликое наименование К-13, поступил на вооружение нашей авиации. Служил он долго. И нам и им.

И даже попал в Индию. Когда Советский Союз в начале 1960-х годов продал индусам лицензию на производство МиГ-19, встал вопрос о его ракетном вооружении. Доморощенные ракеты военные передавать за границу опасались, оберегали тайны. Остановились на К-13. Правда, беспокоило, как обойти закон, ведь конструкция — ворованная. Обошлось без скандала.

Весной очередной участник «антипартийной группы» Булганин сошел со сцены. 1 апреля 1958 года Председателем Совета министров стал отец. Его первым шагом в новом качестве стал призыв ко всем ядерным державам прекратить испытания. Не дожидаясь ответа, отец провозгласил с первого января наступившего года односторонний мораторий.

Его решение громыхнуло как гром при ясном небе. Ни конструкторы, ни даже Устинов со Славским не привлекались к его подготовке. Они узнали о нем в последний момент, чуть ли не из газет. Нечего и говорить, что военные отнеслись к идее моратория более чем прохладно. Наши заряды оставались еще очень несовершенными и тяжеловесными. Возможностей для их улучшения виделось немало.

Я испугался — не отстанем ли мы в гонке, не позволим ли себя обмануть?

Свои вопросы я вывалил отцу. Он рассуждал просто: у нас уже есть атомные и водородные бомбы. Мы испытали термоядерные заряды для ракет. Не за горами окончание испытаний и самих ракет. Пора остановиться. Того, что имеется, достаточно для обеспечения безопасности, а усовершенствованием оружия можно заниматься бесконечно. Это впустую выброшенные деньги. В мире не остается недосягаемых для ракет регионов. Значит, не найдется и желающего начать войну.

Я не сдавался: разве можно доверять им? Пока мы будем бездействовать, за океаном наделают таких зарядов, какие нам и не снились. Мы окажемся в дураках…

Отец меня успокоил, работы продолжаются. Надо дать возможность нашим соперникам пораскинуть мозгами, примериться. Не самоубийцы же они? Ну а если американцы не последуют нашему примеру, мы возобновим испытания. Если же мы придем к соглашению, новые разработки так и останутся на полках. Отцу хотелось в это верить.

Момент он выбрал не случайно. Именно с 1958 года появлялась возможность заморозить арсеналы СССР и США в состоянии если не равенства, то наименьшего неравенства. Мы едва завершили серию своих испытаний, американцы, имевшие фору в пять лет, только изготовились к новым взрывам. Самое подходящее время остановиться, считал отец. Если, конечно, есть на то добрая воля. Мы не догнали американцев, но это не беда, если они не устремятся дальше, увеличивая разрыв. Слово оставалось за нашими соперниками.

К сожалению, призыв отца не нашел отклика. На послания о запрещении испытаний, направленные США, Франции и Великобритании, за всех ответили американцы. 27 апреля на атолле Эниветок в Тихом океане прозвучал термоядерный взрыв.

У отца начался тяжелый и длительный период борьбы на два фронта. С американцами, которых он безуспешно пытался убедить в гибельности продолжения испытаний. И со своими, как военными, так и штатскими оппонентами, утверждавшими, что односторонний мораторий в случае вооруженного столкновения может послужить причиной поражения. Пока американцы подкрепляли аргументы наших противников моратория непрекращающимися ядерными взрывами.

На стол отца ложились докладные о завершении новых и новых разработок. Заряды становились мощнее и одновременно легче, меньше и дешевле. Задержка оставалась за малым, их требовалось испытать. Отец нервничал. На Запад уходили новые призывы, сопровождавшиеся угрозами прервать мораторий. Призывы оставались без ответа, угрозы не действовали.

Тем временем я заканчивал свой диплом. Пришло время позаботиться о будущем месте работы. Как отличник, я имел право выбора, но на чем остановить свое внимание, не знал. Сохранилась детская привязанность к военно-морскому флоту, хотя с годами романтики и поубавилось. Влекла к себе авиация. А тут еще — ракеты. Не вызывало сомнений одно — моя работа будет связана с обороной. В те годы мирные отрасли представлялись чем-то второстепенным, не заслуживающим внимания.

Своими сомнениями я поделился с отцом. Он внимательно выслушал меня и высказался за ракеты. Я соглашался. Но это в общем… А чем заниматься конкретно?

Решение неожиданно пришло само собой.

Не очень престижный в нашем электротехническом вузе курс теории машин и механизмов читал странный, несколько не от мира сего человек, доцент Ткачев Лев Иванович. Он не придерживался традиционной, устоявшейся программы и вообще рассказывал совсем о другом. Всю свою жизнь он занимался проблемами навигации летательных аппаратов, придумывал, как поточнее их вывести на цель. Ничто другое его не интересовало. О своих идеях он мог рассказывать бесконечно. Человек одержимый, Ткачев опередил свое время и так и не смог прижиться в настоящем, рвался в будущее.