Томаш Ржезач - Спираль измены Солженицына

Прочитав этот грязный пасквиль, я задавался вопросом: «Может ли нормальный человек, бывший офицер Красной Армии, который хорошо знает цену Великой Победе над фашизмом, так глубоко и больно оскорблять советских людей в лучших их чувствах и одновременно воспевать власовцев?..»

Арестовали ли Солженицына в связи с этой пьесой?

Нет. Ему лишь пришлось ознакомить советского читателя с ее содержанием.

Она была проникнута сочувствием к власовцам, то есть к тем русским людям (предателям), которые во время войны служили немцам.

И теперь, через тридцать с лишним лет после войны, трудно найти в России более ненавистное слово, чем «власовец». Миллионы бывших фронтовиков знают — «это были люди, которые в нас стреляли». Новые поколения говорят: «Это были люди, которые стреляли в наших отцов и старших братьев».

Русский человек может по-разному относиться к строю, лучше или хуже, может его критиковать, даже вообще не любить. Но никогда и никто не поднимет свой голос в защиту «власовцев» и не попытается оправдывать их. «То, что сделал Солженицын, можно объяснить его отрывом от народа, полным незнанием и непониманием того, чего хочет русский человек наших дней» — так считает Л. К.

Советский читатель окончательно повернулся спиной к Солженицыну. Осталась лишь горстка поклонников, которых Солженицын не особенно жалует вниманием до тех пор, пока они ему не понадобятся, да «диссиденты», движение которых ему противно, ибо как борец против «варварского коммунизма» он хочет быть на виду один и… первым!

Солженицын понял, что провалился. Но ему надо вынырнуть, надо во что бы то ни стало отличиться. Но как ? — вот в чем вопрос…

Прежде всего Солженицыну нужно было обратить на себя внимание буржуазной пропаганды. Это было совсем не трудно. На Западе знают, что в психологической войне можно воспользоваться любой чепухой, если ее как следует оплести новыми, неисторическими связями.

«Мне было ясно, что для борьбы с коммунистами мне необходимо нечто такое, что давало бы хотя и невидимую, но совершенно надежную международную защиту от КГБ», — сказал в Цюрихе Александр Исаевич Солженицын. Эти же свои взгляды он, по сути дела, повторяет в книге «Бодался теленок с дубом».

Чтобы получить Нобелевскую премию в области литературы, «борец за свободу» прибегает к новому тактическому маневру — часто и по любому поводу выступает с решительными протестами. И «герой не боится протестовать». Протестовать, ничем не рискуя.

Добиваться своего любой ценой!Этот принцип остается в силе и на этом перекрестке его жизни. Исключен из Союза писателей? Не беда! (Но его исключат лишь через 2 года, 12 ноября 1969 года.) Солженицыну ни жарко ни холодно; напротив, так ему даже лучше. На Западе из-за этого поднята большая шумиха. Интерес к его книгам возрастает. С витрин больших книжных магазинов, с обложек книг и журналов все чаще смотрит его насупленное, пророческое лицо.

«Солженицын в опасности!»

Это нравится западной пропаганде и самому Солженицыну, который знает, что в Советском Союзе он как у Христа за пазухой. Что для него исключение из Союза писателей? Исключались и другие, и все же они продолжали писать и печататься, а за исключение из творческой организации еще никого и никогда в тюрьму не сажали. Солженицын идет дальше по пути скандала, выгодному и эффектному. Когда он подал на развод с Решетовской, та не дала своего согласия. Однако Солженицын подал апелляцию — прямо в Верховный суд. Как и все граждане, он знал, что первой инстанцией для апелляции при отказе городского суда является областной суд. Однако Солженицын не привык мелочиться, к тому же он знал, что произойдет. Верховный суд возвратил его заявление областному суду в Рязани. И снова появился повод для организации пресс-конференций (разумеется, для иностранных журналистов) по вопросу о том, как «попраны права Александра Исаевича Солженицына».

И никто не заметил — вернее, не пожелал заметить, — что Солженицын пускается лишь в совершенно безопасные предприятия, не связанные с каким-либо риском. Разве в Советском Союзе преследуется гражданин, обращающийся в высшие партийные или судебные органы? Конечно, нет. Это его право. Тем не менее если методично шуметь и подчеркивать, что, мол, здесь ущемляются элементарные права человека, то, конечно же, такие понятия из его жалоб, как «Брежнев», «Верховный суд», «Солженицын», «преследования», приобретают другой смысл и укореняются в памяти тех, кто стремится обогатить материал для антисоветской пропаганды и создать популярность Солженицыну за рубежом. «Бросил уголек — не обжег, так след оставил», как говорится в народной поговорке. Штабы идеологической диверсии и Александр Исаевич Солженицын могут быть довольны. Специалисты по идеологической диверсии не могли не заметить, что Солженицын из-за своей трусости, комплекса неполноценности и большого самолюбия — явление, по сути дела, болезненное. Однако их это устраивает. Александра Исаевича Солженицына легко водить за эти веревочки.

Установив, что метод безопасного протеста во имя достижения своих целей безупречен и выгоден, Александр Исаевич начинает прибегать к нему при каждом удобном случае, даже при самом незначительном. Вот, например, ему нужно было прописаться по новому месту жительства: у него появилась новая жена — Наталия Светлова. Он снова пренебрег всеми нижестоящими инстанциями, которые непосредственно занимаются вопросами прописки, и написал сразу министру внутренних дел. Отвечая, тот любезно посоветовал Солженицыну, согласно существующему общему положению, обратиться в районное отделение милиции по месту жительства. Солженицын же предпочел немедленно устроить пресс-конференцию. Он все до тонкостей рассчитал. Теперь он может заявить на весь мир, что, дескать, даже жить ему не дают. Да, нужда в нем у Запада росла. О судьбе Солженицына заговорили такие писатели, как Генрих Бёлль, Франсуа Мориак, которые даже поддерживали его кандидатуру на соискание Нобелевской премии.

Похоже, что разработанная самим Солженицыным модель «борца за правду» окончательно готова и в самом деле сейчас себя оправдывает, а в дальнейшем может служить также надежно.

Протесты Солженицына, шумиха на Западе вокруг его имени, сознательно подогреваемая инициаторами антисоветской кампании, достигли желанной цели: ему была присуждена Нобелевская премия. Западная печать задавалась новым вопросом: отпустит ли Советское правительство Солженицына в Стокгольм?

По всей вероятности, отпустило бы. Но Солженицын вновь прибег хотя и к ненаказуемому, но все-таки одному из самых грязных трюков в своей жизни: он вообще не подал никакого заявленияотносительно оформления паспорта и визы. Зато он хорошо позаботился о том, чтобы поднять как можно больше шума: «Пусть все знают — меня не пускают за границу!» Радио, печать, телевидение на Западе заработали в полную силу. Александр Солженицын, которого еще вчера никто не знал и который за всю свою жизнь не сделал ни одного доброго дела для людей, вдруг стал мировой проблемой номер 1. Александр Исаевич по причинам самого личного свойства (как мы увидим) переезжал от приятеля к приятелю, наслаждался атмосферой, в какой Запад пытался создать ему популярность, хорошо и беспечно жил. Казалось, что он добился, чего хотел. Ему, блаженному, теперь только радоваться. Но ему не до радости. Душу «смельчака» Солженицына, так называемого борца за правду, все сильнее продолжает терзать страх. Это и понятно, ибо «оседлать свинью вовсе еще не значит сделать из нее скакуна».