Николай Молчанов - Генерал де Голль

Рассчитывать на поддержку Англии тоже не приходилось. В начале 1944 года в отношениях с англичанами снова возникают неприятности. Интриги Спирса против французского присутствия в Леванте приобрели небывало откровенный характер, а де Голль оказывает им яростное сопротивление. Черчилль в присутствии одного из членов ФКНО заявляет: «Эх, если бы в июле сорокового года мне удалось вывезти из Франции Манделя!.. Когда, наконец, де Голль перестанет быть таким несносным и оставит свои каверзы?»

В начале 1944 года де Голль серьезно заболел. Вилла «Оливия», где де Голль жил с семьей, непроницаема для посторонних, и отсутствие генерала дает пищу слухам. Говорили даже, что де Голль умер. Ведь ему уже 54-й год, а жизнь его наполнена столькими переживаниями, конфликтами и постоянным нервным напряжением! Сколько проблем уже удалось решить де Голлю, а его положение все еще недостаточно прочно. Напротив, оно становится в преддверии освобождения особенно зыбким. Напряженной работой, поездками в колонии, потом в Италию генерал заполняет свое время, отвлекаясь от гнетущих мыслей о происках англичан и американцев, об успехах коммунистов, о чрезмерной самостоятельности Внутреннего Сопротивления.

Тяжелое настроение де Голля часто прорывается в Раздраженных репликах. Он заявляет, например, комиссару по внутренним делам д'Астье: «Ваш Совет Сопротивления поступает, как ему вздумается. Надо его поставить на место…»

Его раздражение и недовольство проявляются особенно в той области, где принято при любых обстоятельствах сохранять сдержанность и невозмутимость, — в дипломатии. Генерал держит себя по отношению к союзникам столь заносчиво, что напуганы даже его верные сторонники. 27 марта 1944 года он заявляет в консультативной ассамблее, что Франция не нуждается в советах, идущих из-за границы, что она не будет считаться абсолютно ни с чем, кроме воли французской нации. Он впервые называет свой комитет «Временным правительством», хотя никакого официального изменения такого рода не было. Все выглядит так, будто Францию будут освобождать не американские и английские войска, а он сам, де Голль, во главе своих армий. Чем неувереннее он себя чувствует, тем более резко он утверждает свои права. Но газеты англосаксонских стран, с ехидством комментируя его заносчивость, констатируют наличие у него комплекса неполноценности. Он навязывает себя Франции, навязывает Соединенным Штатам. Вспоминают, что символ Франции — галльский петух.

К чему приводит эта политика пощечин? 21 апреля английские власти запрещают представителям де Голля пользоваться дипломатическим шифром. Эта мера принята только в отношении французов. Она не так уж страшна в практическом плане, но невероятно унизительна. Уж не подозревают ли французов в том, что они могут выдать врагу сведения о подготовке высадки? Взбешенный де Голль приказывает своим представителям прервать всякие отношения с союзниками. Он отказывается принимать послов Англии и США. Кризис дошел до высшей точки.

Но 23 апреля британский посол Дафф Купер просит передать де Голлю, что у него есть сообщение чрезвычайной важности. Генерал сменяет гнев на милость и принимает посла. Оказывается, английское правительство приглашает де Голля в Лондон для переговоров о признании комитета и об организации власти во Франции. Де Голль заявляет, что в признании он совсем не заинтересован, а переговоры об управлении освобожденной Францией бессмысленно вести без участия американцев. Одновременно де Голль получает неофициальное уведомление, что Рузвельт хотел бы видеть его в Вашингтоне. Союзники как будто склоняются к уступкам, и де Голль решает ехать в Лондон. Но он не собирается возвращаться в Париж в обозах иностранных армий и издает ордонанс о преобразовании ФКНО во Временное правительство Французской республики, и не подумав, естественно, согласовать этот акт с Англией и США.

2 июня 1944 года де Голлю вдруг вручают телеграмму Черчилля: «Прошу вас приехать вместе с вашими коллегами как можно скорее и с соблюдением самой строгой тайны. Уверяю вас, что это в интересах Франции». Черчилль даже направил в распоряжение де Голля свой личный самолет «Йорк». Неужели политика твердости дала плоды и долгая борьба де Голля за утверждение своих прав идет к желанной развязке? 3 июня де Голль летит в Лондон, пытаясь угадать заранее, какой же еще сюрприз приготовили ему там союзники.

Утром 4 июня генерал де Голль прибыл в Англию. Уже на аэродроме ему вручили письмо Черчилля: «Добро пожаловать на эти берега! Мы находимся накануне величайших военных событий. Я был бы рад, если бы вы могли прибыть сюда для встречи со мною, в мой поезд, который находится поблизости от ставки генерала Эйзенхауэра».

Черчилль встретил де Голля в салон-вагоне специального поезда, стоявшего на запасной ветке в 40 километрах от Портсмута. Почему британский премьер обосновался в поезде? Уж не собирался ли он пересечь Ла-Манш в этом вагоне? Де Голлю эта затея показалась по меньшей мере оригинальной. Видимо, Черчилль, питавший слабость к историческим ассоциациям, думал о знаменитом вагоне в Компьенском лесу, в котором дважды подписывалась капитуляция. Но кто же должен капитулировать теперь? Может быть, де Голль? Но генерал, настроенный крайне решительно, приехал с намерением твердо отстаивать свои позиции. Он только что с возмущением узнал, что американцы уже напечатали специальные оккупационные деньги для Франции, что они подготовили на двухмесячных курсах людей, которые будут в качестве префектов управлять французскими городами…

Черчилль начал с красочного, вдохновенного рассказа о предстоящей гигантской операции по высадке в Нормандии. Казалось, что оживает тень предка Черчилля, знаменитого полководца герцога Мальборо. Затем он перешел к делу и предложил де Голлю подготовить соглашение об управлении Францией в период ее оккупации и отправиться с ним в Вашингтон, чтобы попытаться получить одобрение Рузвельта. «Он смягчится, — говорил Черчилль, — и в той или иной форме признает вашу администрацию».

«Почему вам кажется, — отвечал де Голль, — что я обязан просить Рузвельта утвердить мою кандидатуру, чтобы получить власть во Франции? Французское правительство существует. Мне в этом отношении нечего просить ни у Соединенных Штатов, ни у Англии. Это дело решенное. Впрочем, нужно отметить, что вашингтонское и лондонское правительства, как видно, склонны обойтись и без соглашения с нами. Я, например, только что узнал, что вопреки моим предупреждениям союзные войска и службы, приготовившиеся к высадке, везут с собой якобы французские деньги, изготовленные за границей, — деньги, которые правительство Французской республики ни в коем случае признать не может… Я уже жду, что завтра генерал Эйзенхауэр, по указанию президента Соединенных Штатов и в согласии с вами, объявит, что он берет Францию под свою власть. Как же вы хотите, чтобы мы на такой основе вели с вами переговоры?»