Зоя Гулинская - Антонин Дворжак

Атмосфера восторженного увлечения славянской культурой, окружавшая Дворжака в среде Неффа, сказалась, очевидно, и на выборе сюжета его следующей оперы. Она называется «Ванда» по имени легендарной польской княжны, правившей страной после смерти отца, подобно чешской Либуше.

Эпоха язычества. Польский рыцарь Славой и немец Родерик добиваются руки княжны Ванды. Для достижения цели Родерик приводит с собой на польские земли полчища воинов и начинает войну. Ванда в ужасе дает обет богам принести себя в жертву, если родина ее будет очищена от иноземцев, и во исполнение этой клятвы бросается в Вислу, как только польские воины одерживают победу над врагом.

Высокий патриотический подвиг, стремление избавить родину от захватчиков даже ценой жизни были близки и понятны чехам — потомкам гуситов, наследникам Белой горы. Еще альтистом оркестра Дворжак принимал участие в постановках опер «Бранденбуржцы в Чехии» Сметаны, «Ивана Сусанина» Глинки. Знал он и о создании Сметаной оперы «Либуше», дожидавшейся открытия Национального театра. Теперь был его черед написать большую героико-патриотическую эпическую оперу.

К сожалению, литературные и драматургические качества либретто Вацлава Бенеш-Шумавского, обработавшего поэму польского писателя Сужицкого, были не на высоте. Дворжак, хотя и имел за собой опыт четырех опер («Альфред», «Король и угольщик» — дважды, «Упрямцы»), не смог преодолеть его недостатков. Он не умел еще, как Сметана, перекраивать тексты по своему разумению, не смел обременять либреттиста переделками. Пришло это позже. А пока, оказавшись в плену у малоудачного либретто, Дворжак загубил оперу.

Торжественная коронация Ванды в конце первого акта, турнир во втором, сцены в пещере Чернобога и храме Свантовита, требовавшие обстановочной пышности, соблазнили Дворжака создать так называемую большую оперу в духе Мейербера. От этого пострадала художественная цельность произведения. Опера получилась громоздкой, пестрой по стилю. Чудесные хоры, отмеченные чертами народно-славянской эпичности, страницы прекрасной музыки в сцене прощания Ванды с любимым и родиной не спасли произведения.

Правда, опера очень быстро была разучена и 17 апреля 1876 года впервые прозвучала со сцены Временного театра, но выдержала только четыре представления. В 1880 году Дворжак ее переработал и написал новую увертюру, но и это не продлило ее сценическую жизнь. После четырех представлений опера опять получила отставку.

В период работы над «Вандой» умерла маленькая дочка Дворжака. Обычно к смерти Дворжак относился спокойно. С детства белозубенький Тоничек воспитывался набожным. Ему внушали покорность перед волей того, кто в представлении верующих даровал жизнь и смерть. Работа на бойне тоже оставила свой след. Она сделала Дворжака малочувствительным к страданиям живых существ, огрубила его душу. Рождение и смерть он воспринимал как естественный круговорот в природе. И несмотря на все, кончина дочки потрясла его, потому что Дворжак очень любил детей. Мысли обратились к богу. Работа над «Вандой» на время была прервана. Дворжак стал делать наброски своего первого духовного сочинения «Stabat mater».

Однако незаконченная опера не давала покоя Дворжаку. Отдельные сцены стояли перед глазами, да и знакомые тормошили, спрашивали, как подвигается работа. Дворжак спрятал наброски «Stabat mater» и продолжал сочинять «Ванду» пока не закончил ее. Это помогло ему пережить горе. Порадовала быстрая премьера «Ванды». Дворжак чувствовал некоторый подъем и меньше чем за пять месяцев написал веселую комическую оперу «Хитрый крестьянин», а затем с Леошем Яначком, очень к нему привязавшимся, отправился в маленькое путешествие по югу Чехии.

Дворжак был утомлен, но по лицу его и глазам было видно, что в голове у него бурлят звуковые сочетания, готовые от малейшего усилия излиться потоком мелодий. Он был точно наэлектризован. Двигался быстро, порывисто. Прутик в его руках, который он обычно подбирал где-нибудь на дороге, то и дело со свистом рассекал воздух, обрушиваясь на головки цветов или сбивая листья с веток деревьев. Общество Яначка доставляло удовольствие. Говорили, конечно, о музыке. Дворжак, сидевший много лет безвыездно в Праге, с истинным наслаждением вдыхал чистый воздух провинции, хотя и сердился, что в той местности плохо готовили мясо. Однажды в трактире, когда им подали заказанное блюдо из дичи, он недовольно пробурчал: «Думаю, что это козлятина, а не мясо серны».

Дома по возвращении Дворжака ждали новые страшные удары судьбы. 13 августа 1877 года умерла его вторая дочка, отравившись случайно раствором фосфора, а меньше чем через четыре недели, 8 сентября, в день рождения самого Дворжака, от черной оспы скончался первенец — Отакар. Из трех детей в живых не осталось ни одного. Горе окутало душу Дворжака. Все житейское ушло на второй план. Осталась только музыка и скорбь.

Дворжак извлек наброски «Stabat mater», просмотрел их и снова стал вчитываться в древний текст францисканца Якопо да Тоди, повествующий о страданиях матери, на глазах у которой умирал ее распятый сын.

Палестрина, Перголези, Гайдн, Россини, Верди, вдохновляясь этим текстом, оставили нам произведения непреходящей ценности. К их числу относится и «Stabat mater» Дворжака. Написанное для квартета солистов, хора и оркестра, произведение это полно глубоких чувств. Автор все пережил, все выстрадал сам. Излитое им горе глубоко трогает, оставляет неизгладимое впечатление.

Тяжелые переживания придали соответствующую окраску фортепианному трио и струнному квартету ре минор, написанному вслед за «Stabat mater». Все эти сочинения, эмоционально связанные с горем, выпавшим на волю Дворжака, резко выделяются из всего его творчества, полного жизнерадостности и оптимизма.

Ян Нефф не ошибся в своих расчетах. Посланные им в Вену «Моравские дуэты» настолько понравились Брамсу и Ганслику, что они выхлопотали Дворжаку государственную стипендию еще на один год. Кстати сказать, Дворжак получал эту стипендию пять лет подряд. Это дало ему возможность отказаться от должности органиста в храме и позволить себе, наконец, роскошь иметь дома пианино. Конечно, не свое, а взятое на прокат.

Но и это было еще не все.

В те годы Брамс по своему влиянию в музыкальном мире мог сравниться, пожалуй, только с Листом. К его мнению прислушивались издатели и антрепренеры. Заинтересовать Брамса каким-нибудь сочинением значило открыть этому сочинению и его автору повсюду широкую дорогу. Так получилось с «Моравскими дуэтами». Оценив их по достоинству, он предложил Дворжаку позаботиться о переводе их на немецкий язык. Причем настойчиво подчеркивал, что перевод должен быть хорошим, и даже сам заботливо намечал кандидатуры переводчиков. А затем рекомендовал их для печати своему берлинскому издателю Фрицу Зимроку. «Вы получите от них такую же радость, как и я», — писал он Зимроку и, зная отлично психологию людей, сделавших искусство источником своих доходов, и пружины, движущие деловым миром, добавлял, что дуэты представляются ему не только красивыми, но и выгодными для издания.