Зоя Гулинская - Антонин Дворжак

Интригующее, нестандартное объявление привело вечером толпы пражан на Жофинов остров. Огромный зал заполнился до отказа, и все с нетерпением ожидали пока рассядется оркестр. Появление Дворжака за дирижерским пультом во фраке для многих было неожиданностью. Его знали как альтиста оперного оркестра, слушали с его участием камерные произведения. Он был одним из тех, кто в доме у Йозефа Срб-Дебрнова попробовал сыграть квартет Сметаны «Из моей жизни», «забракованный» пражским Обществом камерной музыки, и тем самым помог рассеять оскорбительное для композитора представление об этом квартете как о вещи неисполнимой. Многократно видели Дворжака в храме у органа. Но дирижером он предстал впервые.

Под его управлением оркестр Временного театра исполнил две первых «Славянских рапсодии» и Серенаду для духовых инструментов. Дирижировал он скромно, не заботясь о том, чтобы выглядеть у пульта эффектно и чтобы палочка в руках описывала изящные линии. Но держался непринужденно, без малейшей нервозности. Движения его тела были естественны, сочетаясь с исполняемой им музыкой, и полны того святого вдохновения, которое помогает слушателям постичь музыку, а оркестрантов воодушевляет на выполнение своего долга.

Дирижируя, Дворжак словно становился выше ростом. Закончив, он повернулся к публике. Лицо его было красно. Борода взъерошена. Две глубокие поперечные морщинки у переносицы разрезали его строгий, гордый лоб, придавая лицу несколько жесткое выражение. Но глаза сверкали одухотворенно. На какие-то секунды он замер, как статуя возвышаясь на подиуме. Потом поклонился, и сковывавшее слушателей оцепенение спало. Зал разразился ликующими аплодисментами. Пражане приветствовали универсальный музыкальный талант — достойную смену глухому Сметане.

На ближайшем заседании «Умелецкой беседы» Дворжак был избран членом, а немного погодя — председателем ее музыкальной секции, заменив и на этом посту Сметану. В качестве арбитра Дворжака начинают привлекать к работе различных музыкальных конкурсов. Его включают в жюри для определения оперы, которой откроется достраивающийся большой чешский Национальный театр. Дворжак представляет «Умелецкую беседу» при встречах с зарубежными гостями. Популярность его растет не по дням, а по часам. Всевозможные музыкальные объединения, которыми всегда была богата Чехия, студенческие кружки и коллективы не мыслят теперь программы своих концертов без участия Дворжака. Ян Неруда, как староста союза журналистов, готовя традиционный концерт, так называемую «Святоянскую академию», писал Дворжаку: «Что делать! «Святоянскую академию» наше Общество чешских журналистов должно иметь, эта академия должна быть знаменитой, но как она может быть знаменитой, если в ее программе не будет Дворжака!.. Следовательно… мы просим Вас дать нам опять какое-нибудь новое произведение». Издатели настойчиво взывали к Дворжаку, предлагали повышенные гонорары. Зимрок просил о личной встрече.

Дворжак поехал в Берлин, прихватив с собой все, что было написано за последний год. Зимроку предоставлялось право выбирать первому. Он взял Серенаду для духовых, три «Славянских рапсодии», «Безделушки» и выплатил сумму, какой Дворжак никогда раньше и в руках не держал, — тысяча семьсот марок. Оба Фурианта, Вариации на собственную тему и прочее досталось фирме Боте и Бок.

Появившись на прилавках нотных магазинов, все эти сочинения были раскуплены в два месяца. Вокруг Дворжака началась настоящая издательская лихорадка. Почта то и дело доставляла композитору послания, в которых какая-нибудь новая издательская фирма свидетельствовала «господину Антону Двораку» свое почтение и выражала готовность печатать его сочинения. Помимо Зимрока и берлинцев Боте и Бок свои услуги Дворжаку предлагали Шлезингер, Кистнер, Гофмейстер, Форберг и другие. Создавалась ситуация, наиболее выгодная для того, чтобы попробовать кое-что напечатать из ранних произведений, и Дворжак решил ею воспользоваться. Он вторично отправился в Берлин с грузом своих нот и привез еще более значительные суммы денег. Теперь Дворжак не принимает уже как милостыню все, что ни пожалуют ему издатели. Он торгуется, диктует свои условия, а в случае чего грозится отдать рукопись конкурирующей фирме. Но делает это не ссорясь с издателями, а лишь стараясь добиться своего: что значат для солидной фирмы несколько тысяч марок, а он ведь бедный музыкант, обремененный семьей.

К чести Дворжака следует сказать, что свои творческие интересы он никогда не приносил в жертву «золотому тельцу». Издателям выгоднее печатать мелкие вещи для фортепиано, чем крупные оркестровые сочинения. Их вполне устраивают «Славянские танцы», песни, дуэты, наконец камерные сочинения, широко используемые в домашнем музицировании. А симфонии, рапсодии, увертюры к операм они предпочитают издавать в клавирном переложении. Поэтому они требуют от Дворжака двухручных и четырехручных переложений.

Казалось бы, чего проще. Сочинено много. Сиди, делай переложения и получай денежки. Но Дворжака это не устраивало. Чтобы сохранить время и творческий запал для новых произведений, он поручает делать эти переложения своему юному приятелю, студенту философского факультета Йозефу Зубатому. Не торопится он и с написанием второго цикла «Славянских танцев», которых настойчиво требует Зимрок. Он убеждает «милого господина Зимрока» повременить с этими танцами: «Сейчас я чувствую потребность написать что-нибудь серьезное — трио или скрипичную сонату; это сохранило бы мне теперь хорошее настроение».

Издатели вынуждены были соглашаться. Дворжак для них — золотая жила. Его имя все чаще появлялось в газетах Берлина, Вены, Лейпцига. Прославленный Иоахим пользуется приездом Дворжака в Берлин, чтобы устроить в его честь музыкальный вечер и в присутствии автора сыграть его квартет и секстет. Элерт хлопочет об исполнении «Славянской рапсодии» в Висбадене. Ее играют в Берлине, Мюнхене, Карлсруэ, Будапеште, Вене. Дирижер Венской филармонии Ганс Рихтер вызывает телеграммой Дворжака. Во время исполнения Дворжак сидит вместе с Брамсом в оркестре у органа. Потом Рихтер вытаскивает его оттуда, чтобы представить публике. Симпатии публики и музыкантов на стороне Дворжака. Из шестидесяти новинок сезона третья «Славянская рапсодия» Дворжака им нравится больше всего. Рихтер устраивает в его честь банкет. Ганслик хочет писать о Дворжаке, просит композитора дать ему некоторые биографические данные и портрет для воспроизведения. Управляющий Придворной оперой интересуется, когда в Праге будет исполняться «Ванда». Он намерен приехать послушать оперу, чтобы потом поставить ее в Венском театре. По этому поводу Дворжак писал своему другу Алоису Гёблу, управляющему княжеским имением в Сихрове: «Брамс горячо рекомендовал меня ему. Недоставало еще, чтобы в Вене поставили мою оперу! А?»