Грэм Робб - Парижане. История приключений в Париже.

В дверях стояли какие-то женщины. Она пошла к ним, и когда они поняли, что она собирается заговорить с ними, словно попытались втиснуться в стену. Она сказала: «Впустите меня. Мне нужно спрятаться». Одна из женщин, которая казалась более испуганной, чем на самом деле, сказала: «Нет, нет! Идите дальше. Не останавливайтесь здесь».

Ветер донес до ноздрей запах ее собственной одежды, и она подумала, что скоро ее затащат назад – это вопрос времени – и ее дочь потеряется. Но затем в сточной канаве она увидела что-то лежащее под прямым углом к мостовой, похожее на рукав от старого пальто, в который было что-то завернуто, воду, вытекающую из водостока, и неряшливо одетого человека в головном уборе с надписью «город Париж», гоняющего грязную воду метлой. Она пошла к нему и, проходя мимо, сказала: «Идите за мной!» Он так и сделал и продолжал идти за ней, пока они не дошли до метро.

У подножия ступеней она огляделась, и ей показалось, что мужчина улыбается ей; он быстро поднял руку, словно чтобы попрощаться, и вернулся к своему занятию.

Из-за угла от Сены выезжал другой автобус; на его задней площадке были грудой свалены чемоданы, а детские лица были прижаты к окнам.

Так было только на станции «Этуаль» и нигде больше: путь был один, а платформы две. Двери вагонов открывались сначала с одной стороны, чтобы всех выпустить, а затем с другой стороны, чтобы впустить ожидающих пассажиров. Все, кто сходил с поезда, были отделены от других пассажиров вагоном. Идя по платформе, Нат посмотрел в окна вагона и увидел немецких солдат, которые ждали, когда откроются двери, чтобы войти в вагон со своими винтовками и противогазами, повешенными на плечо, чтобы иметь возможность унести все свои свертки и покупки, но полицейских не было – это было важнее.

Он дошел до конца платформы, где металлическая табличка гласила: «Пассажирам входить в тоннель запрещено – опасно для жизни». Затем он прошел через турникет со всеми людьми. Теперь эскалаторы не работали, а электрические лампочки были всегда тусклыми. Он шел вверх по лестнице так же медленно, как и все взрослые вокруг него. В его желудке возникла боль, которая напомнила ему, что он ничего не ел, хотя голода он не чувствовал.

Наверху эскалатора он остановился за колонной, которую кто-то использовал как писсуар, засунул руку внутрь пальто, потянул за свитер и оторвал звезду, скомкал ее в кулаке и положил в карман. Вокруг были мужчины и женщины, направлявшиеся в переходы с видом людей, которые знают, куда идут. Он долго стоял перед картой метро, следя за разноцветными линиями глазами, и, чтобы все выглядело более убедительно, также изучил доску, на которой висел список всех закрытых станций. На карте он в основном изучал синюю линию, которая шла от «Этуаль» в верхний правый угол Парижа. Он увидел станции «Бельвиль», «Комбат» и «Пельпор» и тогда подумал о своем школьном друге Элбоде, которому не нужно было носить звезду и родители которого всегда были очень вежливы с ним.

Теперь на станции было так много людей, что иногда они натыкались на кого-нибудь, кто там просто стоял. Мать Анны пришла на станцию с платформы набережной Гренель и сочла за чудо, что нашла там свою дочь, хотя Анна просто сошла с поезда и терпеливо ждала в той части станции, где сходились все линии. Когда Нат отвернулся от карты метро, он увидел маленькую девочку, которую мать прижимала к своей юбке, и подумал, не нужно ли ему подойти и заговорить с ними, но вместо этого он прошел мимо и присоединился к толпе людей, идущей по направлению к вывеске с надписью «Насьон».

Чуть позднее в тот день он стоял на лестничной площадке перед дверью, за которой жила семья Элбод, и это был тот самый момент, который он часто переживал заново после того, как несколько месяцев спустя пересек демаркационную линию по дороге в Гренобль и попал в Свободную Зону.

По всему Парижу – в тот день и последующие дни – люди открывали для себя новые части города. Это выглядело почти так, будто они никогда и не жили в нем. Семья Риммлер, жившая в доме номер 51 по улице Пиат, обнаружила, что над гаражом по соседству с их домом есть небольшая комнатка, в которой могли спать десять человек, если они сядут спиной к стене. В доме номер 181 по улице Фобур-Сент-Антуан консьержка отперла одну из комнат старых дев на пятом этаже, которую семейство Цельник никогда не видело и даже не думало о ней раньше. На улице Розье, на которой люди, идя на работу, удивлялись неожиданной тишине, мать посадила своего сына в мусорный контейнер, и, скрытого под кухонными отбросами, его привезли в соседний дом, а оттуда – на сборный пункт на улице Ламарка. Некоторые семьи перебрались на черные лестницы и чердаки или в утлы за занавеской в квартирах соседей и чувствовали себя так, будто уехали на большое расстояние, хоть и находились всего в нескольких метрах от родного дома.

Когда были задействованы все те места, о существовании которых раньше и не подозревали, стало казаться, что город раскрывает некоторые из своих тайных ресурсов, пытаясь вместить новый приток людей, хотя в реальности в Париже стало на тринадцать тысяч человек меньше, чем пару дней назад.

В то время, когда зловонный велодром пустел, – его обитателей увозили автобусы, направлявшиеся в Драней, расположенный в северо-восточном пригороде, а затем поезда, уходящие куда-то на восток, – люди, оставшиеся в Париже, пребывали в ожидании в своих комнатах и убежищах и не проводили больше двух ночей в одном и том же месте. Анна и ее мать жили как затравленные животные два года, прежде чем их снова арестовали и отправили в неизвестное место, которое дети в своих играх называли «Питчи Пои». Так как никто из беженцев не отваживался выйти на улицу, им приходилось пользоваться продуктовыми талонами других людей, и они старались сделать так, чтобы щедрость их соседей продлилась как можно дольше.

Как обычно, консьержкам приходилось ломать голову в поисках решения непредвиденных проблем. Они отключали воду, газ и электричество, как им было велено, но у полицейских был также приказ оставлять у консьержек домашних животных. Некоторые из этих укромных небольших каморок на первом этаже многоквартирных домов превращались за ночь в вонючие переполненные зверинцы. Кошек отпускали – в газете появились предупреждения о смертельных бациллах, передающихся от насекомых-паразитов кошкам, а от них людям, – но когда стало очевидным, что их владельцы никогда не вернутся, собак, кроликов, морских свинок и даже певчих птиц стали использовать в качестве добавки к мясному рациону, что в любом случае их ожидало, так как жизнь не становилась легче.

Город вернулся к тому, что сходило за норму, и сдержанные рассказы об арестах, самоубийствах, брошенных детях, живущих в пустых квартирах, и зловонии на Зимнем велодроме присоединились ко всем невероятным слухам, которые отравляли воздух и наполняли его тайнами, которые никто не хотел разгадывать.