Алан Клейсон - Ринго Старр

Первый американский сингл, посвященный «The Beatles», «My Boyfriend Got a Beatle Haircut» Донны Линн вышел на Capitol в 1964 году. Следом за ним незамедлительно в юмористической газете Shindig появилась карикатурная группа под названием « The Beadles», которая изъяснялась выдуманными ливерпульскими сленговыми словечками типа «blimey, guv'nor» («что б мне провалиться!») и «blighter» («урод», «сволочь»), ее персонажи обращались друг к другу: «mate» («чел»); как грибы после дождя, одна за другой выходили пластинки никому не известных групп: «The American Beetles», «The Bug Men», «John and Paul», «The Merseyboys» и десятка им подобных — поговаривали, что это происки сессионных музыкантов из Лос–Анджелеса, которые во время обеденных перерывов жаловались на «этих англичан, о которых все только и говорят».

Многие местные команды решили, что имеет смысл расформироваться и снова собраться, как только у музыкантов отрастут длинные волосы, они осилят трудноусваиваемый ливерпульский акцент и выучат несколько слов — «wack», «gear» (устар. «вздор», «чепуха»), «fab» («чумовой», «великолепный», «потрясный»), — чтобы перекидываться ими на сцене между номерами, которые состояли по большей части из «битлоподобных» воплей «йе–йе–йе!». Некоторые Особи пытались выдать себя за истинных британцев, хотя те, кто жил в южных штатах — как, например, «Sir Duglas Quintet» из Сан–Антонио, — не рисковали появляться вне сцены в парике а–ля «The Beatles», опасаясь агрессии со стороны «аборигенов», которые часто не ограничивались угрозами вроде «постригись, а не то мы тебе наваляем».

«Lies» в исполнении нью–йоркских «Knickerbockers» наиболее точно отражала жесткую, рок–н-ролльную сторону музыки «The Beatles», тогда как «The Byrds» своей продолжительной карьерой были обязаны более мягкому, умеренному звучанию «мерсисайдского бита». Группы типа «The Ramrods» (которые выпустили очередную кавер–версию «I Wanna Be Your Man») — «The Samdalls», «The Wackers», «The Manches–ters», «The McCoys» и, далеко позади их, нью–йоркский школьный ансамбль, имевший наглость назваться «The Escorts» — знаменитый тем, что в нем играл Ричард Перри, который десять лет спустя работал с Ринго Старром, — также использовали наиболее выигрышные приемы и модели английской бит–музыки.

К северу от Массачусетса «The Barbarians», еще одна «битл–версия», выпустили пластинку под названием «Are You a Boy or Are You a Girl», хотя их барабанщик, Виктор Моултон, ненавидел «четырнадцатилетних девочек из Бронкса, которые заходят в магазины модной одежды и прямо с порога спрашивают «Что у вас есть английского, в чем можно было бы сегодня пройтись?», а в одиннадцать вечера они снимают свои шляпы а–ля Джон Леннон и идут домой». Большинство из тех американских музыкантов, которые оказали большое влияние на судьбу « The Beatles» — и особенно Ринго Старра, — изо всех сил пытались оказать сопротивление «британскому вторжению».

Джим Кельтнер, потомственный ударник из Оклахомы, который признавал, что Ринго «сделал многое для того, чтобы барабанная техника стала такой, какая она есть на сегодняшний день», играл в группе « Gary Lewis and the Playboys». Она была единственной американской командой, которая попала в Тор Теп журнала Billboard — остальные девять пунктов принадлежали англичанам. Среди тех, кто в том году предпринимал попытки сохранить позиции серф–музыки в национальном Тор 30, были «The Trade–winds», «могучая четверка из Провиденса» (если верить их пресс–релизу) с композицией «New York Is a Lonely Town (When You 're the Only Surfer Boy)»; на самом же деле музыкантов было всего двое — Вини Понча и Пит Андерс, мульти–инструменталисты из Нью–Йорка.

Таким мастерам не пристало переходить на сторону победителя, однако это была вынужденная мера, чтобы хоть как–то остаться на плаву. «Шедевр» Донны Линн не был единственным примером того, как, спекулируя на имени «The Beatles», можно «протолкнуть» ширпотреб любого качества. Связывая свои перлы с отдельными участниками группы, авторы скорее выбирали Ринго, чем Джона, Пола или Джорджа. Джон, Пол и Джордж кто? — Кеннеди? Ревер? Вашингтон? Кто не знал, какой именно Ринго имеется в виду? Одного только названия переизданной песни Лорн Грин «Ringo» было достаточно, чтобы этот монолог выдуманного ковбоя с Дикого Запада, никак не связанный с реальным Ринго, вновь зазвучал по радио и попал в Hot 100. Однако ни у кого не вызывало сомнений, о ком шла речь в композиции «I Want to Kiss Ringo Goodbye» Пенни Валентайна, которая поступила в продажу за неделю до того, как «The Beatles» вернулись в Лондон, или в «Ringo For President» австралийца Рольфа Хэрриса, нацеленной на американскую аудиторию; «Bingo Ringo» в исполнении «Huckleberry Hound» с их характерной манерой растягивать слова, присущей жителям южных штатов; и даже в двух рождественских песенках « I Want Ringo For Christmas» квартета «The Four Sisters» и «Santa Bring Me Ringo» Кристин Хантер.

Значки с надписью «Я люблю Ринго» раскупались лучше, чем все товары, связанные с «The Beatles», но Старру от этого не было ни горячо, ни холодно — его и так все знали.

В лице Ринго у группы был свой очаровашка — что–то вроде потерянного маленького мальчика, Золушки с барабанными палочками, маленького грустного человечка, который вкалывает на своем одиноком пьедестале и пользуется безграничной симпатией за то, что он самый неприметный из всех. Когда Леннон пододвигал свой микрофон к барабанной установке и объявлял «Starr–time», вопли в зале достигали предельной мощности, как будто все зрители одновременно сели на гвозди. Вздох разочарования пронесся по рядам во время сцены из фильма «A Hard Day's Night» («Вечер трудного дня»), где Ринго получает одно–единственное письмо, в то время как остальной троице принесли по большой связке. И наоборот, зал буквально посветлел от улыбок, когда с небольшим опозданием Ринго принесли огромный мешок писем только для него одного. В день его рождения некая Джери Фаннин из Ксении, штат Огайо, устроила помпезную вечеринку, с тем чтобы продемонстрировать гостям коллекцию, состоявшую более чем из тысячи фотографий ее — и всеобщего — любимца. Возможно, Джону, Полу и Джорджу не следовало отпускать Пита Беста.

В Лондоне во время Royal Command Performance аплодисменты звучали не громче обычного, когда Ринго, спускаясь со своего возвышения, вышел на поклон на несколько секунд позже, чем все остальные («зато в Штатах меня принимали на «ура», это уж точно. Я просто обалдел, когда увидел и услышал всех этих детей, которые кричали мне и махали руками. Это мое личное достижение. Ну кому это не было бы приятно?» ). Как следствие, Ринго поборол в себе многие комплексы и стал более свободно выражать свои мысли, пока прокуренные пальцы репортеров спешно записывали каждую его остроту.