Алексей Варламов - Андрей Платонов

Но не брали этот рассказ и взрослые журналы («Неодушевленный враг» был впервые опубликован лишь в 1965 году). Не удалось пристроить в «Советский писатель» новую книгу прозы. Платонов оказался не у дел, и в Уфе ему жилось совсем плохо. «Странный город: его не любят местные жители, над ним смеются; бестолковщина и глупость здесь обычны; за 25 лет мало что сделано (эл<���ектрический> свет на окраинах; несколько больших домов в центре — и все), — отмечал он в „Записных книжках“. — Это удивительно: город как враг прекрасного, ненавидимый жителями, живущими кое-как, втайне мечтающими уехать отсюда, но умирающими здесь. Внешне город очень красив: холмы, близость Сибири и Урала, огромный чистый континент».

О том, в каком тягостном состоянии пребывал он в первую военную зиму, свидетельствуют и другие страницы рабочих записей, которые после перерыва 1938–1940 годов, связанного с арестом Платона, вновь стали более подробными:

«„Предпоследний поезд“ из Москвы: 3 вагона чекистов, 10 вагонов „ремесленников“. Совместный путь этих вагонов, — два мира, две „стихии“, две силы. Среди чекистов — „курсантки“, одна Матрена Семеновна и пр. Снабжение в пути. Полковник и подполковник. Завхоз. „Топтуны“. Наган в дерев<���янном> футляре на толстой заднице. Жены. Кошка белая. И — ремесленник позади, рабочий класс в будущем, сейчас полу-беспризорники, ворующие картошку в полях… etc».

«Вагон 5899 —

(Пьеса). Клавка, фельдшер, Ив<���ан> Мироныч Раздорский и пр. — Плачут, что „мало“ едят, истерики, — грязная пена людей. Обжорство, вне очереди, а сами тюр<���емные> служащие, кухарки и т. д.

Оч<���ень> важно — совершенно автоматические люди — еда, тепло, покой, порядок, эгоизм. С такими можно делать что угодно».

«Жизнь к<���а>к тупик, как безысходность, к<���а>к невозможность (вспомни вокзалы, евреев эвакуир<���ованных> и пр.)…

Особое состояние — живешь, а нельзя, не под силу, как будто прешь против горы, оседающей на тебя».

« Рассказ

„Зимовка в Уфе“ — об эвакуации, озверелости и пр.».

Однако ни пьеса о вагоне № 5899, ни рассказ «Зимовка в Уфе», ни множество других замыслов, оставшихся в «Записных книжках» и относящихся как к войне, так и к миру (рассказы «То», «Генерал Ефим», «Генерал Бабай». «Будущий мир», «Пувак», «Блаженство в Мелекессе», повесть «Бегущий народ», «Два окрашенных домика на краю родного города», «Таранка» «Путешествие в человечество», «Жизнь собственного сочинения», «Марксистка», пьеса «После войны» и пр.), реализованы не были или же нам неизвестны, однако намерение их написать свидетельствует об авторском вдохновении. Платонов был переполнен сюжетами, но то ли силы были уже не те, то ли не хотелось трогать заведомо обреченные, «ненужные», тупиковые темы, или же разрушительно действовала на него судьба заболевшего сына и особенно давили нужда и ощущение собственного бессилия, а только именно там, в Уфе, Платонов сделал запись, которую можно считать по-своему итоговой, выносящей приговор человека собственной судьбе:

«Если бы мой брат Митя или Надя — через 21 год после своей смерти вышли из могилы подростками, как они умерли, и посмотрели бы на меня: что со мной сталось? — Я стал уродом, изувеченным, и внешне, и внутренне.

— Андрюша, разве это ты?

— Это я: я [прошел] прожил жизнь».

Но еще не прожил, не прошел, и на земле осталось немало дел, которые ему было суждено совершить, книг написать и страданий вынести, и отчаяние свое преодолеть, чтобы в одном из неопубликованных прозаических набросков появились слова, по-своему дополняющие и переосмысляющие трагизм «Записных книжек»: «Если б, когда я только что рожался, или чуть пораньше, показали мне наперед всю мою жизнь: вот какой ты будешь, Николай Сергеевич Тихомиров, вот что с тобой случится, вот что придется тебе пережить, вот когда последний раз вздохнет твое сердце, разбитое жизнью, судьбою или врагом, то я бы наверное удивился, я бы испугался! — сказал Тихомиров. — А жить все равно бы согласился, — пусть будет все, что мне полагается пережить… Бессовестно было бы отказаться от жизни даже самой страшной, самой мучительной!.. Напротив того — всегда надо идти навстречу труду и мученью, здесь будет самый правильный, самый близкий путь жизни, я в этом уверен, я узнал это по судьбе. Не надо сворачивать с этого пути в сторону, куда заманивает нас счастье, там его нет…»

Мы не знаем точно, когда были написаны эти диалогически обращенные и к собственным мыслям строки, но, очевидно, это случилось уже после того, как в конце апреля 1942 года по ходатайству президиума и Военной комиссии при Союзе писателей СССР Платонов получил разрешение вернуться в Москву «для работы над произведениями о военно-медицинских кадрах (в условиях Отечественной войны) по заявке Главного Военно-Санитарного управления РККА».

Однако с Военно-санитарным управлением что-то не сложилось, и летом 1942 года Платонов оказался в положении неопределенном, дожидаясь аттестации в Главном политическом управлении РККА. 8 июля он писал остававшимся в Уфе жене, сыну и невестке: «Сегодня приехал благополучно в Москву. Сижу в маленькой синей (зеленой) комнате. Наружи бьют зенитки <���…> Я еще никого не видел, но составил уже представление о том, что вам пока лучше жить в Уфе. Это необходимо.

Мне здесь скучней, чем вам там — вы вместе, а я один. Я не знаю, что меня здесь ожидает — куда придется ехать, что делать и т. п. Постараюсь работать много, чтобы посылать вам достаточно денег. Москву я еще не разглядел. Все, по-моему, как было, только люди не те, что были; они стали, пожалуй, более серьезными, более глубокими, и внешний вид их изменился».

Благодаря изысканиям Елены Антоновой и опубликованным письмам Платонова военных лет известно, что во второй половине июля 1942 года писатель выезжал на фронт, вероятно, по направлению «Красной звезды», хотя в ее штате еще не состоял.

«Я только что вернулся — несколько дней не был в Москве, был на фронте, — писал он жене. — Я видел грозную и прекрасную картину боя современной войны. В небе гром наших эскадрилий, под ними гул и свист потоков артиллерийских снарядов, в стороне хриплое тявканье минометов. Я был так поражен зрелищем, что забыл испугаться, а потом уже привык и чувствовал себя хорошо. Наша авиация действует мощно и сокрушительно, она вздымает тучи земли над врагом, а артиллерия перепахивает все в прах.

Наши бойцы действуют изумительно. Велик, добр и отважен наш народ!

Представь себе — в земле укрыты тысячи людей, тысячи пар глаз глядят вперед, тысячи сердец бьются, вслушиваясь в канонаду огня, и поток чувства проходит в твоей груди, и ты сам не замечаешь, что вдруг слезы странного восторга и ярости текут по твоим щекам».