Иван Фирсов - Лисянский

Лисянский не пожалел, что истратил несколько гиней. Солидный фолиант с десятками схем он одолел за две недели. Разбирая различные атакующие варианты, выдвинутые Клерком, Лисянский невольно вспоминал и восстанавливал в памяти эпизоды войны со шведами десятилетней давности.

«Возле Гогланда Грейг не завершил виктории разгромом шведов. Его не поняли командиры, — размышлял Лисянский. — В Эландском сражении шведы были на ветре, однако и они, и Чичагов мельтешили и были рады, что обошлось без потерь. Клерк же рекомендует в таких случаях атаковать решительно».

По мере чтения книги в памяти чередой проходили панорамы схваток на Балтике: «В Ревеле Чичагов успешно отбился от шведов, стоя на якоре, но не преследовал их. Под Выборгом тот же Чичагов явно упустил шведов…»

И всюду небрежение или недосмотр от недостатка единого образа мысли и взаимного понимания…

Правда, он помнил и рассказы Круза о Чесменском сражении, слыхал в свое время об успехах Черноморской эскадры, но там действовали незаурядные адмиралы, а успех должен сопутствовать отечественному флоту всегда. Есть о чем поразмыслить, быть может, как раз и недостает анализа, сделанного славным Клерком?

В другой раз ему повезло, купил четыре тома дневниковых записей Лаперуза. Несмотря на войну, через нейтральные страны лондонские книготорговцы регулярно снабжались парижскими изданиями. Не выясненное до сих пор исчезновение экспедиции Лаперуза наводило на размышления своей таинственностью, волновало многих в Европе, лишний раз напоминало о превратностях судеб моряков.

Без малого семь лет не ступал Лисянский на родную землю. Не раз в минувшие годы ловил он себя на мысли о привлекательности иноземной жизни, «ежели бы что-то особенное, — как говорил он, — не влекло меня домой». Прощаясь с Лисянским, протоиерей Смирнов сожалел:

— Завидую я вам, Юрий Федорович, в родимую сторонку возвращаетесь. Здесь-то вроде и опрятно, и достаток есть, а все не то. Разве вот сиятельный граф наш благоденствует. Ему все английское — прекрасно, а наше, российское, ни во что не ставит. Под стать ему и приятель его — адмиральский сынок, ваш брат, офицер, Павел Чичагов. Даром что все английское превозносит, так еще и женился на англичанке. Вы-то, я знаю, из другого теста замешены. Как сказал пиит наш несравненный Гаврила Державин: «Отечества и дым нам сладок и приятен».

Представившись в Адмиралтейств-коллегии, в ожидании назначения Лисянский целыми днями бродил по петербургским улицам, всматривался в озабоченные лица куда-то спешивших людей. За прошедшие годы произошла перемена самодержцев российских. Новый император Павел I круто переложил руль государственной машины. Указы посыпались один за другим — о престолонаследовании и сокращении барщины, запрещении танцевать вальс и кричать кучерам, «казнил без вины, награждал без заслуг». Одни — приближенные его покойной матушки, подвергались опале, другие — ссылке, третьи лишались чинов и званий. Возвысились любимцы императора — Аракчеев, Кутайсов… Среди них был и недалекий вице-адмирал Кушелев, сделавший карьеру в покоях наследника. В 1798 году он стал во главе Адмиралтейств-коллегии. Павел I задумал преобразовать российский флот, но поручил это особому комитету, в котором «не было ни одного энергичного, молодого, знающего морского офицера».

Одним из первых приказов по Морскому ведомству возвратил Морской кадетский корпус из Кронштадта в столицу…

В Кронштадте Лисянский встретился с Баскаковым. В это время Ананий ушел с эскадрой вице-адмирала Макарова в Англию. Братья разминулись в пути. Город изменился мало. Та же грязь на улицах, скученность в ветхих домишках рабочих людей. Корабли на рейде потеряли прежнюю величавость, выглядели понурыми. За год до прибытия не стало адмирала Круза. Давно скончался Курганов. Вместе с Баскаковым пошли в церковь, помянули светлую их память. Назавтра Баскаков должен был уйти в Ревель.

— Зайдем в буфетную собрания, — предложил Лисянский.

— Как же, жди, — хмыкнул Баскаков, — прикрыл государь офицерское собрание. Офицеру, говорит, служба надобна, а не танцульки. Нынче-то и в Петербург отлучиться без монаршего разрешения нельзя. Айда ко мне.

Встречу отпраздновали по-домашнему — купили вина, закуски. Больше говорил Баскаков, рассказывал о столичных переменах, кронштадтских новостях.

— Понимаешь ли, государь по делам как бы печется о флоте. Затевают в Адмиралтействе постройку новых кораблей, устав написали, штаты флотские ввели, ревизии частые, мздоимцы вроде бы затихли. А с другого конца, Кушелев-то, почитай, четверть века на палубу не ступал, флотских забот не ведает, а всему делу головой поставлен.

Баскаков налил вина, когда выпили, спросил:

— Теперь-то поостыл ты, Юрий Федорович, от гардемаринских затей, надеюсь, побывал в дальних странах вдосталь, утихомиришься небось?

— Вот и не угадал, Михайло Иванович, — озорно улыбнулся Лисянский, — сколь путешествовал, а всего-то и не увидел. Вспомни, Кук и Лаперуз куда стремились? Ну, то-то, и я там должен побывать, а заодно и кругом света обойти. И земли ныне в Америке нашенские — российские. В том вижу свою пользу и Отечеству.

— Ты, пожалуй, не одинок в своих задумках, — помолчав, сказал Баскаков, — вот Крузенштерн еще в Лондоне, когда возвращались, грозился рапорт написать в Адмиралтейств-коллегию о том же. Только Кушелев, видимо, и слушать его не схотел.

— Вот как? — удивился Лисянский, — надобно расспросить его.

— Нет его, в море ушел. Сам-то ты теперь куда?

— Как прикажут, а осенью засяду за Джона Клерка, надобно многое сделать, одних чертежей более полусотни вычертить…

Летом Лисянский находился в кампании с флотом у Красной горки, а когда эскадра встала на зимнюю стоянку, принялся за перевод.

Еще в середине лета возвратился с эскадрой из Англии Ананий.

— Государю не по нраву пришлась британская политика. Во всем свою выгоду англичане ищут, — рассказал Ананий, — Мальту к рукам прибрали, бескровно, а успехи эскадры Ушакова на Средиземном море к своей пользе обратили да и на морях начали без прав всех досматривать.

Встретился с долговязым Крузенштерном. Держался он несколько чопорно, но вид у него был грустный.

— Было дело, — ответил он на расспросы Лисянского, — отослал я свои соображения о пользе для России морского пути на Камчатку. Хотел даже лично приехать и доложить, не разрешили. Но ты же знаешь нашу российскую волокиту. Даже более слыхал, предложение мое отвергнуто. Однако и ты, говорят, намереваешься в те края отправиться? А я, грешным делом, об отставке помышляю…

— Охота имеется, — ответил Лисянский, — однако подступиться к этому не так просто, к тому же занят я сейчас весьма другим делом…