Иван Фирсов - Лисянский

— Читай дальше, — нетерпеливо перебил Лисянский-младший.

— Во угождение любопытствующих о путешествиях и издается сие сочинение, — Баскаков, усмехнувшись, кинул взгляд на Юрия и продолжал: — Если бы путешествия на твердой земле только совершались, тогда довольствовали бы они любопытных, можно сказать, вполовину. Но всемогущий Бог благоизволил просветить невежество наше и открыть нам, что суть еще населенные родом человеческим части света и что все те дикие люди, которых мы уже нашли и впредь находить станем, суть дети единого праотца… — Баскаков вздохнул и передал книгу Ананию: — Однако, утомился я, брат, доканчивай, пожалуй, теперь ты.

— Последняя краткая повесть о науке Мореплавании, — продолжил Ананий, — полагает, что мы через нее об областях, рассеянных по морям, известны стали, о которых более пяти тысяч лет совсем было незнаемо. Сею наукою открылись нам в Северной, Южной, Восточной и Западной странах нечаянные моря и все обиталища рода человеческого…

Ананий решительно закрыл книгу и, подмигнув Баскакову, отдал брату:

— Ну, ты как желаешь, братец, мы же с Михайло сыты на сей день. Пора и покуражиться, а то кадеты на нас засматриваются.

Младший брат огорчился, но вида не подал.

— Ваша правда, скоро и на молитву…

Кончились рождественские каникулы, начался новый 1786 год. Как и прежде, продолжались классные занятия. Кадетский период заканчивался. Анания произвели в гардемарины и перевели в младший гардемаринский класс. Юрий приуныл.

— Не горюй, братец, скоро и ты в гардемарины выйдешь, — успокоил Ананий младшего брата, — только вот математику усердней штудируй.

Юрий и в самом деле спустя рукава, с ленцой относился к геометрии и алгебре — уж очень многое приходилось заучивать зубрежкой, чего он не переваривал. По душе были описания о жизни растений и животных в разных странах, исторические сочинительства, географические очерки. Не расставался с кургановской книжицей. На масленицу выдались свободные дни. Прочитал наконец-то о Колумбе. Уговорил послушать проходившего мимо дружка, Иринарха Тулубьева:

— Послушай, как Христофор Колумб открытие Америки произвел. «Одиннадцатого октября в два часа после полуночи каравелле «Пинта» к общему неизреченному обрадованию показался вдалеке огонь. Рассветающий день открыл нам приятнейшее зрелище. Потом в честь искупителя мира наименовали остров Сан-Сальвадор».

Юрий остановился и мечтательно произнес:

— Вот бы нам туда добраться…

— Непременно доплывем, ежели завтра на мель не сядем, — проговорил заговорщически Тулубьев, — забыл, математику экзаменовать будут…

Начиналась пора испытаний старших кадет, как раз открылись вакансии в гардемаринских классах. Как и всякий школяр, Лисянский трепетал, но все миновало благополучно. Геометрию, алгебру, начало сферической тригонометрии, как и другие науки, он сдал успешно, и 16 марта 1776 года, в канун весеннего равноденствия, его произвели в гардемарины.

По тому случаю Лисянский наведался к Курганову, принес давно прочитанную книгу, извинился:

— Благодарствую, ваше высокоблагородие. Прощения прошу, книгу задержал по причине экзаменации.

— Ведомо, причина уважительная, — осклабился Курганов, — поздравляю вас, господин гардемарин. Отведайте-ка с нами чайку.

Разговорились, и Лисянский невзначай спросил:

— В прочитанной книге о знатных иноземных мореходах и делах их повествуется. Токмо вот о россиянах мало сказано.

— То верно, — усмехнувшись, согласился Курганов. — Немного помолчав, сказал: — Так и в науке тоже. Прежний наш математик Фарварсон намного уступал в знаниях Леонтию Магницкому, однако всегда главенствовал. Да и денежный кошелек в трех крат поболее имел, чем Магницкий… — Отпил чаю, задумался, но потом, оживившись, сказал:

— Запомни название, — теперь он часто переходил дружески на «ты», — «Сочинение и переводы к пользе и увеселению, служащие за год семьсот пятьдесят восьмой». Возьми обязательно в библиотеке все тома, перечитай. Толково в них описаны мореходные путешествия россиян с давних времен до сих пор. — Курганов замолчал, вдруг что-то вспомнив, взял из книжного шкафа, раскрыл книгу.

— Изыщи время, почитай в библиотеке сочинения Михайлы Ломоносова. Помнишь, вам сказывали на словесности о нем?

Лисянский утвердительно кивнул и продекламировал:

Курганов вначале опешил. Потом глаза его увлажнились. Он погладил смущенного Юрия по голове:

— Похвально и отрадно, что мысли мои опережаешь. Вижу, добрые семена в твоей душе посеяны твоим батюшкой. Держись заветов отчих. Отпиши ему от меня поклон при случае.

В гардемаринских классах занятий значительно прибавилось. Как и прежде, изучали математику и другие науки. Но курс обучения стал намного глубже и основательней. Появились новые предметы — навигация, астрономия, гидрография, кораблестроение.

Наконец-то Лисянский увидел на кафедре Николая Гавриловича Курганова. На его уроках редкий гардемарин дремал или озорничал. То прибауткой, то острой шуткой разбавлял он нудность математических суждений. Первый урок математики в новом, младшем, гардемаринском классе Курганов, как обычно, начинал с небольшого назидания.

— На математике нынче зиждется вся наука, да и вся вселенная движется. Чего некоторые из вас до сей поры не разумеют. — Николай Гаврилович лукаво посмотрел на Лисянского. — Помыслите сами, — продолжал он, — много ли успели бы цивилизованные народы в искусствах, ремеслах, мореплаванье, не будь великих открытий Коперниковых да Невтоновых? И разве славные мореходы, подобные Магеллану и Куку либо Берингу нашему, способны были бы совершить великие свои вояжи без знания астрономии и нави гацкой науки?

Когда Курганов назвал Магеллана, Юрий невольно вспомнил прочитанные им строки из описания Михайлы Веревкина: «От самого создания мира до обретения Америки никому из смертных не приходило на мысли, что можно было обойти вокруг земли…» И тут он подумал: «О Куке я слыхивал, но толком-то ничего не ведаю. Надобно расспросить Николая Гавриловича да заглянуть в библиотеку».

Курганов между тем сделал паузу, подошел к окну, залитому по-весеннему ярким солнечным светом. Верхняя створка была распахнута. В классную комнату вместе с запахами весны из раскинувшихся внизу гаваней доносились, временами громкие выкрики. Корабли начали под буксирами вытягиваться на Кронштадтский рейд…

Глядя на них, профессору пришел на память недавний визит в Кронштадт директора корпуса.

Член Адмиралтейств-коллегии, вице-адмирал Голенищев-Кутузов проведывал Морской корпус нечасто. К тому были веские причины. Двадцать лет Голенищев состоит наставником по морской части у наследника престола, является генерал-интендантом по флоту, отвечает за снабжение всем имуществом флотов на Балтике, Черном море и Каспии, в Архангельске… Дел невпроворот. Однако успевает постоянно совершенствовать и улучшать подготовку кадет и гардемарин. Увеличил штат и пригласил толковых преподавателей, завел обсерваторию и библиотеку, посылает гардемарин в дальние плавания… Кроме прочего, каждодневно сотрудничает в Адмиралтейств-коллегии, готовит разные экспедиции по гидрографии, научные вояжи, особенно на Тихом океане.