Сергей Семанов - Брусилов

Но… После такого блестящего послужного списка это самое скептическое «но» кажется очень неуместным, да из песни слова не выкинешь. Увы, с началом массового рабочего движения царизм опозорил славу русской гвардии, выставляя ее против народа. 1905 год. Гвардейские части стреляли в толпы безоружных людей в Петербурге 9 января в Кровавое воскресенье. В декабре гвардейцы подавляют рабочее восстание на Красной Пресне. Прогнивший царизм, судорожно пытаясь продлить свое обреченное существование, готов был вовлечь в пучину все ценное и положительное, что накопила Россия за тысячу лет своего существования. Даже боевую славу русской гвардии.

Разумеется, далеко не все офицеры гвардии оставались равнодушны к тому, что старейшим и заслуженным полкам поручаются палаческие обязанности. Брусилов был в их числе. Он не шумел и не витийствовал, не в его это было характере, да и не положено так вести себя военному человеку. Но он твердо и неуклонно отстаивал свою линию: армия должна сражаться против врагов государства, но не воевать против русских рабочих и крестьян. Скажем сразу, что среди обер-офицеров и генералитета императорской гвардии насчитывалось очень много яростных, закоснелых реакционеров, помещиков-крепостников, почитавших собственный народ не лучше скотов и готовых на все, только бы сохранить навеки свои дворянские преимущества и привилегии. Ничего общего с ними Брусилов не имел. И не потому, что не унаследовал он поместья, не приобрел их да и не стремился приобрести, а потому прежде всего, что солдата, то есть народ российский, — в соответствии с суворовскими традициями — никак не почитал ниже себя.

Время, когда Брусилов вступил в командование дивизией, было смутное и неустойчивое. Натиск революционного народа в 1905-м царизм отбил, пик революции прошел, но буря еще далеко не улеглась: по стране грохотали рабочие стачки, то и дело взрывались солдатские и матросские бунты, то здесь, то там метался «красный петух» над помещичьими имениями.

Царская власть не могла овладеть положением, только судорожно отбивалась от своего же народа. Одряхлевший правящий класс России не находил выхода из тупика. Цепляясь за власть, за свои узкосословные корыстные интересы, дворянско-помещичья бюрократия оптом и в розницу запродавала Россию международной плутократии. На подавление революции петербургские правители вымаливали займы от французских и английских Ротшильдов. Те давали, но под зверские проценты и — хуже того! — с условием предоставить новые и новые привилегии своей агентуре в России, космополитической финансовой олигархии в лице банкиров Поляковых, Гинзбургов, Альтшуллеров и иных. Царская администрация объективно вела народы России в зловещую кабалу, превращая богатейшую страну в колонию денежных мешков Парижа, Лондона, Брюсселя и Нью-Йорка.

Известно, что паразиты особенно охотно нападают на больных, слабых и одряхлевших. Природная эта черта в чем-то справедлива и для социальной жизни. И вот Брусилов и другие искренние патриоты Отечества в то смутное время с ужасом и болью наблюдали скопления разнообразных паразитов по всему телу России. Петербург, этот российский Вавилон того времени, переполняли биржевые маклеры и темные финансовые воротилы, международные дельцы и дорогостоящие кокотки из Вены или Парижа, основатели уродливых религиозных сект из чужих краев и «свои», отечественные проходимцы и кликуши. Чего стоил один Гришка Распутин, эта грязная кукла, которую дергали за прочные, невидимые ниточки Арон Симанович «со товарищи», ближайшие «секретари» похабного сибирского мужлана. Высокопоставленные чиновники охотно играли роли «революционеров», террористы-заговорщики вроде Евно Азефа выполняли обязанности агентов охранки. И все вместе совокупными усилиями высасывали кровь пораженной недугом страны.

Для спасения России требовались крутые меры. Пораженная склерозом, слабоумная голова самодержавия неумолимо должна была пасть, а тело страны очищено от паразитов. Ленин и большевистская партия знали путь к спасению трудового народа, они уверенно вели этот народ по пути справедливой борьбы. Но ленинцев, но большевиков было тогда мало, очень мало. А что было делать многим и многим иным честным гражданам России вроде Брусилова и ему подобных, которые не увидели, не поняли еще правду грядущей народной революции? Им приходилось нелегко в обстановке разложения и очевидного распада. Отмахнуться от всего, уйти в свою скорлупу? Или уж догулять оставшееся, а там — после нас хоть потоп?..

Нет. Для Брусилова такой путь был немыслим по самой его душевной природе. Он будет выполнять свой долг, несмотря ни на что. Распутин и его присные распродают Россию своим и заграничным плутократам? Помешать им Брусилов не в состоянии, но он не разрешит темным дельцам крутиться вокруг вверенных ему полков, он не позволит мордовать солдат офицерам-крепостникам, он будет стремиться создать боеспособные, хорошо обученные войска, которые смогут отразить нападение внешнего врага.

Меж тем вооруженные силы России находились в неважном состоянии. Только что закончилась неудачная русско-японская война. В либеральных кругах сделалось модой поносить русскую армию и флот. Слов тут не жалели, оплевывая наряду с настоящим и славное прошлое. Крикливая эта брань не могла, конечно, не оскорбить потомственного военного Брусилова, но он и не думал отвечать, да и вообще относиться ко всему подобному всерьез. Но он, как и другие мыслящие русские офицеры, мучительно размышлял над причинами дальневосточных неудач. За ходом войны Брусилов следил очень пристально. Тут имелась и сугубо личная причина: его младший брат Лев служил офицером на крейсере «Громобой», принимал непосредственное участие в сражениях с японским флотом (в известном бою в Корейском проливе корабль был сильно поврежден, но Лев Алексеевич, к счастью, остался невредим). И вот — поражение на суше и на море. Что же произошло? Как это могло случиться?

Ответ не был прост. Русская армия ни в чем не уступала противнику: ни в подготовке личного состава, ни в вооружении, ни в численности. Все бранили командование, и в общем-то поделом. Но Брусилов хорошо знал генерала Алексея Николаевича Куропаткина, неудачного главнокомандующего на Дальнем Востоке; это был способный, образованный и храбрый военачальник с большим опытом боевой и штабной службы. Почему он так неуверенно руководил войсками под Ляояном и Мукденом, так нерешительно шел вперед, так боялся противника? Так же вяло, с оглядкой действовал и сменивший Куропаткина Линевич — тоже вроде бы боевой генерал в прошлом. А на море? Адмиралы Витгефт и Рожественский тоже боялись решительных действий, чурались смелой атаки, что всегда отличало русский флот.